«Отцы заботятся о детях не меньше матерей, отчего же в искусстве так мало работ, отражающих это?»

Евгения Байгалиева о выставке «Я рядом. Яратам», экспериментах двухлетнего сына и встрече с супругом

В галерее «БИЗОN» продолжается выставка-альманах «Я рядом. Яратам», объединяющая работы четырех звезд московского арт-рынка. Одна из ярких участниц проекта — Евгения Байгалиева. В прошлом году ее экспериментальные абстрактно-фигуративные работы были представлены на ключевых арт-событиях страны — ярмарке blazar в Музее Москвы и маркете современного искусства Win-Win на «Винзаводе». В интервью «БИЗНЕС Online» Байгалиева рассказала, как благодаря мужу и сыну открыла новую тему в искусстве и как из социолога переквалифицировалась в мастера живописи.

Евгения Байгалиева: «Сейчас я пишу серию «Прятки», поскольку меня волнуют проблемы, с которыми сталкивается ребенок по мере взросления и от которых, увы, нельзя так просто спрятаться, закрыв глаза или укрывшись шторой»Фото предоставлено галереей «БИЗОN»

«Часто я думаю, что недостаточно времени провожу с сыном, ведь он еще так мал»

— Евгения, многие работы, которые вы представляете в «БИЗОNe», совсем свежие. Они посвящены взаимоотношениям внутри вашей семьи. До этого вы не писали ничего подобного, выходит, именно благодаря семье начался новый период творчества?

— Да, верно. Рождение ребенка заставляет пересмотреть всю жизнь, это влияет на творчество. Появляются новые темы, на которых хочется сфокусироваться, по крайней мере на какой-то период. Сейчас мой «детский» период продолжается, но обретает новые грани. Я пишу серию «Прятки», поскольку меня волнуют проблемы, с которыми сталкивается ребенок по мере взросления и от которых, увы, нельзя так просто спрятаться, закрыв глаза или укрывшись шторой.

— Эскизы многих приехавших в Казань серий — «Перед сном», «Сон», «Сын», «Прятки» — вы сделали еще в 2020 году во время карантина. Почему решили реализовать их только сейчас?

— Все просто. С грудным малышом на руках легче делать эскизы, чем писать маслом. Нашему сыну скоро три года, и по мере его роста я могу позволить себе чаще работать в больших форматах. В первый год жизни ребенка это было затруднительно.

— А как вы познакомились со своим супругом и коллегой по выставке Саяном Байгалиевым?

— Мы встретились на подготовительном отделении в Суриковском институте 8 лет назад. Учились в одних мастерских, поддерживали друг друга.

Саян Байгалиев. Фото предоставлено галереей «БИЗОN»

— Ваши картины, посвященные купанию, убаюкиванию малыша и другим бытовым ритуалам выглядят весьма идиллично. Это реальность или мечта? Легко ли двум художникам справляться с ежедневными родительскими обязанностями и параллельно творить, участвовать в выставках и делать дополнительные проекты?

— Пока справляемся. Мне кажется, мы оба по характеру спокойные, домоседы, поэтому в целом эти работы отражают наш быт. Обычно мы договариваемся с мужем о том, как делим время: стремимся, чтобы у каждого было три полноценных дня в неделю на практику и три дня, чтобы провести их с сыном. Один день стараемся посвятить семье, никуда не торопиться, отдохнуть дома или посмотреть выставки. Из-за сжатого графика работать нужно максимально концентрированно.

Сын научил расставлять приоритеты. Сейчас удовольствие от отдыха или практики гораздо глубже и подлиннее, чем до его рождения. Часто я думаю, что недостаточно времени провожу с сыном, ведь он еще так мал. Дни с ним для меня очень ценны, я хочу, чтобы наше общение проходило качественно и с пользой для него. Возможно, еще поэтому у меня в работах так много детской темы, я думаю о нем, даже когда работаю.

— Первый год жизни ребенка, который предстает в ваших работах, пришелся на карантин из-за СOVID-19. Как он повлиял на характер полотен и ваше мироощущение?

— Во время карантина вся наша жизнь, как и всех, сузилась до размеров квартиры — кухня, коридор, маленькая спальня, комната-мастерская. Несколько месяцев можно было выходить только на балкон — там мы гуляли с ребенком. Повторяющиеся изо дня в день ситуации, их медитативное однообразие позволяло углубиться в них, рассматривать каждый раз под новым углом. Мне нравилась тишина и неспешность карантина — того, чего мне сейчас иногда не хватает. Наблюдение за отцом и сыном, их взаимодействием, таким естественным и непосредственным, отразилось в набросках и эскизах. Невольно возник вопрос: отцы любят и заботятся о детях не меньше матерей, отчего же в искусстве так мало работ, отражающих это? Образы Мадонны, матерей с младенцами стали привычными и естественными, но почему же отсутствует тема отцовства? Меня это поражало, я делала эскизы, не могла успокоиться.

«Сейчас мы с мужем пишем в мастерской, но раньше приходилось работать в квартире. Когда малыш засыпал, мы доставали холсты, масло, палитру»Фото: «БИЗНЕС Online»

«Если не боишься — порть, экспериментируй, ищи…»

— Ваш двухлетний сын Жан уже пишет картины, у него есть даже своя арт-страничка в соцсетях. Вы целенаправленно учили его рисовать или он сам потянулся к бумаге и краскам?

— Сам. Сейчас мы с мужем пишем в мастерской, но раньше приходилось работать в квартире. Когда малыш засыпал, мы доставали холсты, масло, палитру. Проснувшись, Жан мог подползти к картине и потрогать ее рукой, размазать краску — ему все было любопытно. Когда он научился ходить, диапазон его возможностей расширился: он уже мог взять кисть и потребовать себе холст и палитру. Конечно, он повторял все за нами. 

Мне нравится смотреть, как пишут дети. У них нет стереотипов и шаблонов, они смелые и искренние. Пока Жан рисует абстракции, это понятно. И даже хорошо. Он пробует цвет, композицию и сам материал. Не думаю, что правильно подсказывать маленьким детям, что и как писать — тут домик, а тут — елочку или собачку. Важнее смотреть, что ему интересно, пусть попробует все. Жан сначала рисовал экспрессивными пятнами, потом стал пробовать заполнять весь холст. Пробует разные цвета и сочетания. Мы ему не мешаем и не подсказываем, но смотрим с большим интересом. Хорошо бы все дети имели возможность писать! Многие родители боятся, что детишки перепачкают вещи. Мы относимся к этому спокойно, даем Жану свободу, в том числе в выборе профессии. Сын вырастет и сам решит, кем ему быть.

— Работы вашего супруга тоже семейные. Те, что на выставке исследуют пространство дома. То есть в целом вы с ним похожие по мировоззрению художники или все же разные?

— Мне кажется, мы похожи в нашей любви к живописи и масляным краскам как медиуму. Часто совпадаем в художественных вкусах. Кроме того, у нас общее информационное поле и в образовании, и в контексте окружающего нас пространства. У нас очень близкие жизненные ценности. Но все-таки пишем мы совершенно по-разному. Саян работает с окружением, структурой пространства. Он интерпретирует физическое пространство и исследует возможности живописи вне картины. Меня увлекают метафизические вопросы. Но мне сложно сравнивать нас, я слишком люблю искусство Саяна. 

«Мне кажется, мы похожи в нашей любви к живописи и масляным краскам как медиуму. Часто совпадаем в художественных вкусах. Кроме того, у нас общее информационное поле и в образовании, и в контексте окружающего нас пространства»Фото: «БИЗНЕС Online»

— А знакомы ли вы с творчеством ваших коллег по выставке Ирины Зюськиной и Анны Лапшиновой?

— Да, мы некоторое время учились в одних мастерских Суриковского института. Ира с Аней очень талантливые художники. У них тонкие, стильные произведения, в них заложены смыслы, в них много качества и труда. До этой выставки я бы не подумала, что мы можем оказаться в одном выставочном пространстве. В этом заслуга нашего куратора Алины Сосновской — она смогла разглядеть то, что нас объединяет.

— Вспомните о зрительской реакции, которая вас особенно зацепила?

— Сложный вопрос (смеется). Однажды на занятии, когда я только установила чистый холст на мольберт, подошел мой учитель. Он остановился позади, задумался и произнес: «Ну это шедевр. А теперь давай, испорть его!» Мне кажется, это в некотором смысле отражает процесс живописи. Если боишься испортить, лучше и не начинать. Если не боишься — порть, экспериментируй, ищи. Может быть, когда-нибудь что-то и получится.

«Мне интересна работа с материалом, цветом и композицией. С точки зрения смыслов это человек и человечество. Мне близка дуальность, амбивалентность»Фото: «БИЗНЕС Online»

«Я старалась заинтересоваться социологией, меня увлекла философия и психология. Но я все время чувствовала, что предала себя»

— Вы не только художник, но и дипломированный социолог. Что появилось в вашей жизни раньше — социология или искусство? И почему вы сразу не стали поступать в художественный вуз, а пошли учиться в Московский государственный университет имени Ломоносова?

— Искусство, конечно, появилось раньше. Я рисовала с раннего детства, но родители не очень поддерживали идею художественного образования. У нас были непростые отношения в тот период, я много болела. Сейчас могу их понять: в 1990-е и начале 2000-х годов жизнь была сложна, они переживали за мое будущее. Некоторые из знакомых творцов или спивались, или сидели в долгах, или бросали искусство и шли торговать на рынки. Я договорилась с родителями, что попробую поступить в «правильный» вуз, и если не пройду по конкурсу, то они оплатят мне подготовку в художественное училище. Но я неожиданно для себя поступила в МГУ, а ведь я выбирала университет, в который поступить, как я думала, невозможно. Родители сказали, чтобы я и не думала забирать документы. У меня не хватило духа сопротивляться.

Помню, что на всех лекциях только и делала, что рисовала, но у меня совсем не было веры в себя. Я старалась заинтересоваться социологией, меня увлекла философия и психология. Но все время чувствовала, что предала себя, что несчастна, несмотря ни на что… Я совсем недолго работала по специальности, занималась маркетингом и дизайном и, скопив денег, поступила в Суриковский институт (к сожалению, второе высшее всегда платное, какие бы баллы ни были набраны при поступлении). Оказалось непросто на это решиться, но я смогла. Родители смирились. А сейчас, когда уже и муж художник, и сын пишет маслом, деваться им некуда (смеется).

— В творчестве вы активно исследуете проблемы общества. Как профессия социолога помогает вам в этом?

— В МГУ мне дали прекрасное образование. С тех пор осталась привычка к анализу и чтению статей по специальности. Но мне в искусстве все же интереснее само искусство, а не его синтез с наукой. Искусство свободнее науки, в нем нет строгих конвенциональных рамок. Сознательно почти не оглядываюсь на первое образование. Возможно, пока просто не нашла точек пересечения и оно еще сможет помочь мне в будущем.

— Сейчас вы обучаетесь в мастерской современного искусства под руководством Айдан Салаховой и Сергея Оссовского. Что перенимаете у них и действительно ли считаете, что художнику необходимо профессиональное образование?

— Необходимость профессионального образования обусловлена одной причиной — любовью к предмету. Когда что-то очень сильно любишь, хочешь больше об этом узнать, постичь детали и нюансы. И процесс погружения может быть бесконечным: профессионалы учатся всю жизнь, повышают квалификацию, и это касается любой профессии. Единицы могут достичь понимания и глубины, минуя обучение, но для большинства людей (и для меня тоже) оно необходимо. Профильное образование — это не антагонизм самообразованию, они должны дополнять друг друга. Что касается метода работы нашей мастерской, я бы сформулировала так: соотносить замысел с личным опытом, связывать ремесленные навыки с адекватной идее формой выражения, искать собственный язык высказывания. 

— Ваши личные абстрактно-фигуративные работы стилистически контрастны. Вы уже для себя определили общую концепцию своего творчества, стиль, технику?

— Еще нет, в основном я экспериментирую. Мне интересна работа с материалом, цветом и композицией. С точки зрения смыслов это человек и человечество. Мне близка дуальность, амбивалентность. Это часть моего характера: не могу что-либо рассматривать под одним углом. Пока я стараюсь нащупать свой путь, связать рассуждение с визуальным образом. Мне кажется это любопытным.

— Очевидно, что не только вам. За последний год у вас было сразу несколько выставок на популярных площадках Москвы и Петербурга, теперь вы покоряете Казань. Будете расширять российскую географию экспозиций или хотите попробовать силы за рубежом?

— Я только вышла из декрета, и все мысли вертятся вокруг моей будущей практики. Продолжаю работать над серией «Прятки», где размышляю о детской уязвимости и ответственности взрослых. Над серией «Ищущие» — это история про антропоморфные лампы, ищущие и похищающие свет. Есть и эскизы, и готовые холсты. Также сейчас в работе тема постапокалипсиса — это о будущем и нашей ответственности. 

— Кто обычно приобретает ваши холсты?

— В основном частные коллекционеры, и не всегда можно узнать, кто именно. Если к тебе в мастерскую лично приходит покупатель, тогда да. Мои же работы продавали галереи, и кто их новые хозяева — закрытая информация. Когда я начинаю писать полотно, то горю идеей и о дальнейшей судьбе работ почти не думаю. А когда заканчиваю, картина словно отдаляется от меня и начинает жить своей жизнью. Если есть возможность узнать, куда она ушла, здорово, но я больше стараюсь смотреть вперед: создавать новые произведения, а не хранить старые.

Однажды мы с мужем познакомились в Стамбуле с мастером, который готовил персональную ретроспективную выставку к своему 60-летию. Он приехал туда за работами, которые продал 20 лет назад за гроши, а теперь искал и выкупал их за колоссальные деньги. Это очень жизненно, таких историй немало среди художников. Наверное, это цена за право заниматься искусством. Что делать, если она такова? Просто работать дальше.

Анастасия Попова

БИЗНЕС Online