Опираясь на небо

Расих Ахметвалиев: «История кинула нам горестный период, его надо пережить изнутри»

Известный уфимский автор о выставке в «БИЗОNe», женской красоте, зрителях из колонии и Нике Кейве.

Завтра, 16 августа, в казанской галерее современного искусства «БИЗОN» открывается выставка именитого башкирского живописца Расиха Ахметвалиева «Опираясь на небо». Ее автор — мастер-космополит, адепт фигуративного искусства, романтик-лирик и тонкий ценитель женской красоты. В творческом багаже Ахметвалиева эфирные сильфиды и мужественные всадники, загадочная «Венера Милосская» и французский художник-моряк, сотрудничество с ведущими галереями мира и даже персональная выставка в тюрьме. В интервью «БИЗНЕС Online» Ахметвалиев рассказал, сколько «живет» картина, куда движется европейское искусство и что такое «вдохновение по-русски».

«Я предлагаю зрителю опереться на собственный внутренний мир»

— Расих Хасипович, название вашей выставки навеяно композицией Push the sky away («Отталкивая небо») знаменитого австралийского музыканта Ника Кейва. Можно предположить, что герои экспозиции парят в небесах, опираясь на нечто более важное, чем материальные ценности?

— Песня Кейва мне нравится. Но я предлагаю зрителю опереться не столько на небо (потому что это невозможно), сколько на собственный внутренний мир. Художник рисует на холсте свои мысли, переживания и трансформации, но не обязан объяснять их публике. И, хотя мы одинаково чувствуем радость и боль, картина должна быть ключом, как бы физико-математической формулой, к которой зритель подставит собственные значения и по-своему переживет увиденное.

— Вы предлагаете зрителям быть самостоятельными, но тем не менее перед открытием выставки проведете паблик-ток. О чем будете рассказывать гостям «БИЗОNа»?

— Я стану отвечать на вопросы. Это несложно сделать, зная, что за человек перед тобой. Могу рассказать, как создавалась работа, как менялся ее замысел. Но у зрителя будет возможность пережить полотно по-своему, восхититься им или раскритиковать. Картина должна жить без автора. Задача художника — написать так, чтобы любой мог взять ее и пользоваться по личному усмотрению.

— В различных интервью вы утверждаете, что ваши работы воздействуют на сознание ассоциативно, эмоционально. То есть зрителю, соприкасаясь с вашими произведениями, не нужно думать, он должен только чувствовать?

— Точного рецепта нет. Если кто-то хочет думать — ради бога. И пусть мысли приведут его в нужную точку. Картина, в отличие от музыки или фильма, воспринимается сразу и целостно. Она либо тотчас начинает работать, либо не работает вообще, и зритель идет искать «свое» полотно. Если кого-то картины вообще не волнуют, то другой воспринимает их как открытку или плакат. Третий задумывается об авторском замысле. И каждый из них мне интересен.

На столичных выставках в «Арт-Манеже» люди обсуждали мои работы, и их концепции были круче оригинальной. Образ картины творит не только мастер. Она сама диктует размеры и внутренние трансформации. А зритель подставляет к ней личный бэкграунд.

«Художники возвращаются к фигуре после абстракции, чтобы быть ближе к зрителю»

— Ваши работы широко известны любителям изобразительного искусства, однако о вашей биографии, за исключением учебы в Башкирском государственном педагогическом университете имени Акмуллы и сотрудничестве с ведущими галереями России и мира, известно немного. Расскажите, как вы стали художником?

— С детства я ощущал эмоциональную тягу к краскам. Мне нравились книги с яркими картинами Шишкина и Айвазовского. В школе мне часто поручали стенгазету. На Новый год я рисовал Деда Мороза, в праздник Октябрьской революции — «Аврору». Позже парень из соседней деревни объяснил мне, как поступить в художественное училище. Он показал свои рисунки, и я нарисовал так же. Получил четверку. (Смеется.) В институте я интересовался историей русского и европейского искусства. Наш прекрасный лектор Эвелина Павловна Фенина привила мне любовь к полотнам Возрождения. Однако как практик я сформировался в среде креативных однокурсников и старших коллег. Мы общались, посещали мастерские известных и уважаемых нами художников. Это гораздо важнее, чем просто изучать технику.

После окончания института я выставлялся в уфимских галереях и столичном «Арт-Манеже», затем принял предложения из Барселоны и Нью-Йорка. В начале 2000-х во время выставки «Арт Москва» ко мне подошли сотрудники французской галереи и предложили долгосрочный контракт с проживанием. 8–9 лет я жил за рубежом — в Нормандии, Париже. Потом вышел из контракта в свободное плавание, вернулся в Россию и дожил до сегодняшнего дня. Мой младший брат Илдар тоже художник, но более академичный. Он окончил Ленинградскую академию им. Репина, класс Андрея Андреевича Мыльникова, живет в Петербурге и Стамбуле.

— Вы относите свой стиль к фигуративному искусству, используя в работах геометризованные формы и представляя реальные объекты в виде стереометрических фигур. Каковы перспективы развития фигуративного искусства в ближайшие годы? В каком направлении оно будет двигаться?

— Фигуративное искусство возникло еще в первобытные времена, когда наши предки рисовали мамонтов и лошадей. Оно останется, пока живы люди, животные и природа. Но его восприятие и формы станут меняться. В Средневековье фигуративное искусство было соборно-храмовым и культовым. Начиная с эпохи Ренессанса оно становится светским и автономным. Кубисты переосмысливают фигуры через геометрические формы, кубы, цилиндры, пирамиды. Фовисты — через яркие, напряженные, эмоциональные краски.

Сейчас в фигуративном искусстве закрепился исследовательский, реалистический подход. Художники возвращаются к фигуре после абстракции, чтобы быть ближе к зрителю. Мне нравится, как это происходит в англо-американской школе, например у Дэвида Хокни и Питера Дойга. Они сочетают простые фигуры с красивым современным языком. Я стараюсь синтезировать фигуративное искусство и абстракцию.

— При этом критики утверждают, что в ваших работах кубические элементы гармонично сочетаются с эстетикой примитивизма и импрессионизма. Ваш творческий метод заключен в смешении художественных стилей, интеллектуальном диалоге с изобразительным искусством прошлого?

— Верно, я не рисую в одном стиле. Но и с чужими стилями не играю специально. Каждое новое выражение чувств через формы и краски для меня открытие. Реализовать его помогает накопленный опыт и знания. Иногда всплывают полотна Боттичелли и Джорджоне, иногда — экспрессионистские моменты, персидские миниатюры, иногда — русские иконы.

— Какие еще тренды и формы современного искусства вам близки как художнику и зрителю?

— Сам я использую холст и масло, недавно еще удачно пробовал акрил. Однако за новыми трендами слежу, участвую в экспериментальных проектах-перформансах группы «Чингисхан», также принимал участие с Наилем Байбуриным в проекте Олега Кулика «Верю» («Винзавод», II Московское биеннале). С удовольствием смотрю компьютерные изображения, мне нравятся те, что движутся. Также люблю street art. «Полотна» на стенах несут воспитательную и образно-смысловую нагрузку, а также эстетическое наслаждение. Но важно не просто пачкать стены, а делать красиво. Тогда даже ветхое здание становится объектом интереса и внимания.

Произведения искусства в целом тесно связаны с духом. Росписи храмов, иллюстрации книг, даже орнамент на одежде обладают глубоким смыслом. Сейчас в тренде планшеты и смартфоны, но через 20 лет они устареют, а картины и скульптуры — нет. В разных формах искусство всегда будет ставить перед человеком вечные вопросы и отвечать на них.

«Мир прекрасен благодаря женщинам»

— В своих картинах вы часто воспеваете женскую красоту. Посмотрев на них, кажется, что женщина для вас — существо эфирное, ирреальное и недосягаемое. Это действительно так?

— Да, таковы женщина с книгой судьбы, обнаженная дама и девушки на балконе, представленные на выставке. Я, как лирик и романтик, не рисую конкретных женщин, а создаю некие образы, обозначая ими красоту и тайну Вселенной. В космическом понимании мы живем три секунды, и уж если писать мир, то красивым и благостным. Мне удобно делать это через женские лица и тела. Ведь мир прекрасен благодаря женщинам. 

— В казанскую экспозицию вошли ваши работы из цикла «Художник и муза», посвященные изобразительному искусству разных стран. В каких ипостасях на картинах выступает автор и его вдохновение?

— В данном случае «муза» тоже художник. Каждая работа цикла — оммаж конкретному автору или живописной школе — русской, французской, американской, испанской, итальянской, византийской (две последних не вошли в казанскую экспозицию). В «Русском вдохновении» я соединил жанр русской иконы с традициями супрематизма. Образ «Троицы» Рублева сплетается с элементами полотен Малевича, образуя полуреалистичную, фактурную композицию. Это мое понимание русского искусства.

— Ваше «Французское вдохновение» — попытка поймать ощущение творческого подъема эпохи начала XX века в Париже. Каким образом?

— 4,5 года я жил в Онфлере, рядом с домом Эжена Будена, основоположника французского импрессионизма, у которого учились Моне, Ренуар, Дега. Моя мастерская была на берегу Ла-Манша, и я изобразил художника в образе моряка. Он похож на онфлеровских героев Ренуара в полосатых тельняшках. Природа, город, одежда — все это французские элементы.

— Также в цикле есть «Американское» и «Испанское» вдохновение. Кто или что вдохновило вас на создание этих произведений искусства?

— Мои любимые художники из США — Виллем де Кунинг, Энди Уорхол, Эндрю Уайет. В американском послевоенном искусстве я обнажил древнегреческие корни. На голубом фоне написал образ Венеры Милосской и мультипликатизировал его — белая дева склоняется к художнику, не то шепча ему что-то, не то целуя. Испанская гармония в моем представлении — это выжженный солнцем песок, гитара, рваные пятна, звуки и движения. Дробный рисунок вдохновлен полотнами Диего Веласкеса и Хуана Миро.

— Многие выдающиеся мастера вдохновлялись и вдохновляются полотнами своих предшественников. А кто же ваша муза в реальной жизни?

— Это тоже собирательный образ — близкие, друзья и все, кто меня окружает. Конкретных женщин лучше изображать на портрете или фотографии, а живописное полотно живет дольше, чем любой из нас. Настоящая картина многогранна, изменчива, в зависимости от времени суток и характера человека она раскрывается по-разному и никогда не надоедает.

— Есть ли среди экспонатов выставки центральный женский образ, через который зритель может войти в ваш художественный мир?

— Напротив, я представляю публике калейдоскоп образов. Среди них нет главных и побочных. Каждое полотно уникально. Мой замысел часто меняется в процессе работы, из-за этого картины получаются многомерными. Визуально они простые, но подсознательно воздействуют на самые разные чувства человека.

«Я мог остаться в Европе, но выбрал свою страну»

— Вы невероятно светлый художник. Большинство ваших картин позитивно и оптимистично. Как вы сохраняете это мироощущение в столь непростое время, в период COVID-19 и СВО?

— Сложный вопрос. Да, боль от потерь проходит через каждого из нас. Сколько талантов погибло из-за коронавируса! Ежегодно по линии союза художников от нас уходили 2–3 пожилых мастера, в прошлом году — 11, и многие из них были молодыми. Я и сам тяжело переболел. Последние события — еще один удар судьбы. Снаряды заложены далеко, но взрывают наш мозг. Я общаюсь в сети с харьковской поэтессой Ириной Евсой, которая выбрала мою картину для обложки своего сборника. Однако каждый солнечный день для меня — подарок судьбы, возможность ходить и дышать — счастье. Пока у меня есть хлеб и вода, а мои близкие здоровы, я счастлив.

— Вы избегаете мрачных тем и сюжетов. Однако некоторые из них сегодня художнику диктует сама жизнь. За последние годы в изобразительном искусстве появились полотна, посвященные «ковидным» образам. Возможно, скоро создадут картины о спецоперации на Украине. Вы не планируете творчески высказаться на данные темы?

— Я уже пробовал. Сделал набросок и уничтожил его. Откликнуться на эти события сейчас означает поддаться рефлексу. Я же привык работать с долгими образами. В юности писал картины, посвященные Афганской войне, но не стал заставлять себя продолжать. Пусть пройдет время, а жизнь покажет. Буквально отвечать на подобные темы я не хочу, но, если они выльются из меня, не буду сопротивляться.

— На вашу западную карьеру наверняка повлияли события последних лет. Отменялись ли значимые зарубежные проекты и как в целом сейчас принимают российских художников за границей?

— Последний раз я выставлялся за рубежом (Котиньяк, Франция) в 2019 году. Потом были приглашения из Гамбурга и Лондона, но пока они не реализовались. Сегодня очень сложно планировать выставки в Европе и в принципе передвигаться по Евросоюзу. Да я особо и не стремлюсь. Напротив, появилась возможность задуматься и по-новому ощутить себя. История «кинула» нам горестный период, его надо пережить изнутри, а не рефлекционно отторгать. К тому же есть хорошие предложения в России, например казанская выставка. Тем, кто хочет эмигрировать, есть смысл выставляться за границей, но у меня таких планов нет. Я мог остаться в Европе, но выбрал свою страну.

— Ваши коллеги с удовольствием вспоминают оригинальные зрительские мнения о своих работах. Было ли нечто подобное в вашей жизни?

— Недавно я выставлял свои постеры в одной из колоний Краснодарского края. Люди в этой среде очень восприимчивые. Я первый раз оказался в тюрьме и нервничал. Но, увидев глаза заключенных, не пожалел, что приехал. С моих картин на них словно хлынул мир. У некоторые выступали слезы, особенно трогательной была реакция на «материнские» полотна. Я понял, что художник может воздействовать на души самых разных людей и быть гуманистом. Скоро постеры поедут по другим колониям Краснодарского края и Ленинградской области.

— Вы лауреат первой международной независимой культурологической премии казанского фонда «Туран», соответственно, в Казани выставляетесь не впервые. Какие у вас ожидания от выставки в галерее «БИЗОN» и насколько, по-вашему, местная публика готова к восприятию современного искусства?

— Сложно сказать, это моя первая персональная выставка в столице Республики Татарстан. Но в 90-е годы я выставлялся в Казани с группой художников «Чингисхан», туда входили Наиль Латфуллин, Ринат Харисов, Василь Ханнанов и другие уфимские художники. В 2010-м благодаря куратору и галеристу Ильдару Галееву мои и работы других «чингисхановцев» висели в «Хазинэ». Также  в прошлом году президент фонда имени Марджани Рустам Сулейманов показывал свою коллекцию в Казани, там были мои произведения искусства. Об этих давних проектах и о тех, кто был причастен к ним, я сохранил теплые, добрые воспоминания. Думаю, старожилы Казани помнят и любят мои работы, а как их воспримет новая публика — посмотрим. Надеюсь, ей понравится.

БИЗНЕС Online

Анастасия Попова

Фото на анонсе предоставлено Расихом Ахметвалиевым

Авторская экскурсия по выставке «Опираясь на небо» с Расихом Ахметвалиевым