Денис Гардари: «Мы живем не в природе, а в культуре»

Известный художник и искусствовед о персональной выставке в «БИЗОNe», работах Дугина и конфликтах со стеклом

«Искусство устроено по принципу матрешки», — считает художник Денис Гардари, чья персональная выставка «Точка входа» откроется завтра, 17 июня, в казанской галерее «БИЗON». Ее создатель — человек-оркестр, за плечами которого и многослойные полотна, посвященные логосам, и оригинальные эксперименты со стеклом, и лекции о теории творчества, и даже диссертация по экономике. О том, где находится «точка входа» в современное искусство, как заслужить туда «входной билет» и кто увидит «сухой остаток», Гардари рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».

«Дверь в кроличью нору»

— Денис, у вашей выставки в Казани довольно необычное название. Расскажите, где же находится «точка входа» в contemporary art и что с нами будет, если мы ее найдем?

— Точку входа можно рассмотреть с двух сторон — технической и образной. Начнем с первой. В любом произведении искусства есть элемент, который сразу привлекает наше внимание. Это и есть точка входа. Как правило, люди не рефлексируют о ней, они приходят в музей получить удовольствие, подумать о вечном, поглазеть вокруг — мало ли поводов… Однако нейрофизиологически область нашего зрения очень узкая, порядка 2 сантиметров в диаметре. Мы воспринимаем картину целиком, потому что наши зрачки постоянно двигаются, точка фокуса перемещается и в сознании быстро возникает целое. Но на деле человек складывает внутри себя полотно из мельчайших деталей.

То же самое происходит на смысловом уровне. У нас нет цельного видения мира картины или скульптуры. Мы собираем его по частям, и для этого тоже нужна точка входа, образ, который будет раскручиваться в нашем сознании. И если рассматривать точку входа как метафору, обнаружится, что искусство устроено по принципу матрешки. Проникая за границы очевидно видимого, мы попадаем на следующий уровень, за ним скрыт еще один слой и так далее. За это искусство ценят художники, искусствоведы и зрители. Точка входа в данном случае — это дверь в кроличью нору, через которую мы погружаемся в полотно.

Можно провести интересную аналогию с компьютером. В программировании есть понятие Entry Point. Это ссылка в оперативной памяти, с которой начинается выполнение программ.

— На персональном сайте вы упоминаете, что в мир искусства можно заслужить «входной билет». Поясните, пожалуйста, как это сделать?

— Кроме художественной практики я занимаюсь философией искусства и культурологией, поэтому идея «билета» возникла в результате размышлений. Представьте ситуацию: два образованных человека приходят в музей, встают у картины, и одному она «заходит», а другому — нет. Почему? Конечно, у каждого зрителя своя генетика и свой жизненный опыт. Но ведь есть нечто, что позволяет одному человеку получать удовольствие от искусства, развивать свой эстетический вкус и открывать в картинах скрытые смыслы, а другому — нет.

Я назвал этот процесс «входным билетом» в искусство и разделил его на три категории. Первая — уважение. Сам факт уважительного отношения к чему-то или кому-то дает возможность вырваться за пределы привычной картины мира. К словам и поступкам уважаемого человека вы отнесетесь иначе, чем к тем же словам и действиям не уважаемого вами человека. Это научно доказанный факт, он распространяется и на искусство.

Вторая категория — искренний интерес. Осознанная заинтересованность чем-либо автоматически усиливает нейронную активность мозга, увеличивая глубину и полноту восприятия. Чем больше мы интересуемся объектом, тем сильнее он на нас влияет. И третья категория — собственная сложность, под которой я понимаю культурный уровень человека. У каждого из нас есть своя картина мира. Чем более она обширная, многослойная и гибкая, тем круче человек и тем больше смыслов он сможет открыть в произведении искусства. Ценность этих идей заключена не в том, что они умно звучат, а в том, что их можно проверить на собственном опыте. Сходите в музей и убедитесь!

Я считаю, что сегодня люди должны больше интересоваться искусством. Крупные галереи, вроде Третьяковки или Пушкинского музея, всегда полные, но этого мало. Чем выше будет интерес зрителя к искусству, тем быстрее сформируется кумулятивный эффект. Увеличится количество мероприятий, да и у художников появится больше возможностей представить свои работы широкой публике.

«Не предполагал, что искусство станет делом моей жизни»

— Подзаголовок выставки «Опыты эстетической метанойи» как раз означает расширение сознания через искусство. Как оно изменило вашу картину мира?

— Глобально. Мой жизненный путь долго не был связан с искусством. Я не планировал быть художником, хотя в моей семье интересовались творчеством. Мой прадед Александр Гардари был русским культурологом, бабушка, учившаяся у Эрзя, — секретарем Паустовского и начальником бюро эстетики объединения СЗТМ. Мой дед Виталий Волович — знаменитый график и народный художник России, а родители — выпускники УГАХА. Но в 1990-е профессия художника считалась неприбыльной, поэтому я получил юридическое образование и защитил диссертацию по экономике. Затем ушел в бизнес. Возрождение детского интереса к искусству кардинально изменило мою жизнь, психологию, мировоззрение, круг общения и деятельность. После 30 лет я поступил в Архитектурно-художественную академию на факультет монументально-прикладного искусства и уже 15 лет живу творчеством. Не могу представить себе альтернативное развитие событий.

— Ваш путь к искусству действительно был оригинальным. Что же побудило вас стать художником?

— Это стандартная история деятельного человека. После некоего успеха в бизнесе я вдруг понял, что занимаюсь какой-то фигней. Настоящий бизнесмен воспринимает деньги как спорт, для меня же они никогда не стояли на первом месте. Меня увлекал сам процесс, а когда стало скучно, я начал искать новое занятие. Учился музыке, хотел поступать в Москву на высшие режиссерские курсы. Потом неожиданно вернулся к рисованию, занялся искусствоведением, не предполагая, что это все станет делом моей жизни. И вот как бизнесмена меня сегодня уже никто не знает.

— Помимо занятия бизнесом вы успели поработать сварщиком, манекенщиком, менеджером на заводе, юридическим консультантом. Какие нехудожественные навыки пригодились вам в творчестве?

— В творчестве весь накопленный опыт идет в дело. Но влияют не конкретные навыки, а широта сознания. Обширный профессиональный и социальный опыт, активная жизненная позиция позволяют мне смотреть на проблемы и творческие задачи с разных сторон. Чем шире картина мира автора и чем больше у него разнообразного опыта, тем выше шанс, что они могут воплотиться в интересные творческие результаты, в многослойные работы. Хотя сам по себе опыт, конечно, ничего не гарантирует.

— Сейчас вы уже точно определились с профессией или можете увлечься чем-то еще?

— Я давно отказался от категории понимания какой-либо профессии. Тем более художественные практики не профессия. Можно быть дизайнером, декоратором или рисовать на заказ, но это не совсем про искусство. Я не ограничиваю себя творчеством, параллельно занимаюсь исследованиями в области культуры и нейрофизиологии восприятия, пишу книги, читаю лекции по философии искусства. Год назад увлекся игрой на ханге и планирую выступать в группе. Посмотрим, что будет дальше. Главное — не заниматься ерундой.

«Никогда не знаешь, что достанешь из печки»

— Среди зрителей и даже профессионалов бытует мнение, что искусство прошлого наполняют преимущественно шедевры, а творения наших современников, мягко говоря, уступают им в технике и образной глубине. Вы согласны с таким тезисом?

— Это заблуждение, связанное с некорректным отношением к современному искусству. Мы считаем живопись XIX века прекрасной, часто не осознавая, что видим лишь сухой остаток. За 120 лет время проделало свою работу, и то, что есть в нашем культурном банке, уже приобрело статус художественной ценности. Но мы же знаем, что в XIX веке было создано гораздо больше картин. Где они сейчас? Развеялись в пыль. Забыты, как и тысячи живописцев. Во времена импрессионистов самым популярным и дорогим художником Франции был Александер, а сейчас его не знает никто. Поверьте, всякой фигни в искусстве всегда хватало. Просто мы видим все, а потомки увидят сухой остаток.

— Очевидный плюс ситуации заключен в том, мы можем оценить современное искусство во всем его многообразии. Кто из ныне живущих авторов вам особенно нравится?

— Из традиционной современной живописи нравятся портреты Николая Блохина. Впечатляют зарисовки и иллюстрации Виктора Пивоварова. Не думаю, что стоит называть только здравствующих авторов. Широкой уральской любовью люблю Аристарха Лентулова, одного из лидеров русского авангарда. Однако любимого мастера у меня нет. С развитием художественного вкуса иначе воспринимаешь арт-пространство и конкретные произведения искусства. В любом объекте можно найти для себя что-то крутое.

— Мы обязательно попробуем это сделать на выставке в «БИЗОNе», где будет представлено 40 ваших работ. Что их объединяет?

— Многослойность. Все мои работы многомерны, и физически, и экзистенциально. Обнаружив точку входа, открываешь в них все новые и новые смыслы. Картины взаимодействуют с элементами картины мира человека и трансформируют их. Кроме того, мы разделили экспонаты по темам. Блок «Шестое чувство» связан со сверхчувственным восприятием реальности и неочевидными посылами со стороны мира, банальными или высокими. Помимо твердой реальности, во вселенной есть нечто еще, и мы сталкиваемся с ним через интуицию, синхронизацию событий, мистический опыт.

Блок «Вторая природа» — мое размышление о том, что мы живем не в природе, а в культуре — в национальных и общемировых архетипах, социальных и культурных институтах. Эта большая, многоэлементная структура сформировалась за тысячелетия, и культура для нас уже первая природа. А цветочки, деревья и кошечки — вторая. Но даже ее мы воспринимаем сквозь призму культуры — через картины Левитана, музыку Чайковского, стихотворения Есенина… Блок «Мир за стеклом» образуют мои работы из стекла. Это очень специфичный и капризный материал. Он часто преображает исходный замысел автора. Никогда не знаешь, что достанешь из печки…

«У любого материала есть своя воля»

— Вы создаете работы практически из всего, утверждая, что видите «душу материала». Расскажите, какая душа у картона, стекла, фольги, ткани?..

— У любого материала есть своя воля. При воплощении эскиза подручные средства часто диктуют собственные идеи, определенным образом сопротивляются автору. Да, можно наклеить фольгу или картон куда угодно, но в итоге придется все переделывать. «Общение» с материалом — тонкая и при должном внимании специфичная работа.

— Со стеклом у вас связано несколько интересных историй. Например, ваш «Инопланетянин», согласно аннотации к выставке, — результат конфликта авторского замысла и свободной души материала. Как он возник?

— Я задумал работу, экспонирующую богатства русского Севера — черные лисы, нефть и все такое. В центре композиции я оставил место, куда планировал поместить черные вставки — капли нефти. Но после запекания в центре выдуло пузырь, видимо, попала влага в лежащий у основания песок. В итоге капли нефти не вошли в работу, центральное место осталось свободным, изменился рельеф целого, и получился инопланетянин. Процесс сборки эскиза из стекла всегда непредсказуем. Бытие материала влияет на исходный замысел. Раньше мой трехметровый стол был завален стеклянными обрезками, и часто они шли в ход.

— Многие художники сегодня отдают предпочтение одной технике, вы же пробуете все, от традиционной живописи до digital-art и разнообразных смешанных техник. Это ваше творческое кредо или вы еще не нашли свой язык?

— Техники я действительно чередую, но мой художественный язык давно сформирован, что на самом деле не всегда хорошо. Любой автор мечтает выработать персональный язык. Но если потом он становится заложником, а не владельцем своего языка — это плохо. Мой язык с годами эволюционирует, усложняется в техническом и смысловом плане. Его ключевые свойства — символичность и многомерность. Экспрессию формы я выражаю в мифологических, литературных и общекультурных образах. Они трансформируются в моем сознании и складываются в многослойные объемы. Но я не ограничиваю себя этим методом. Когда он мне надоест, буду искать новый.

— Одна из ваших работ, представленных на выставке, так и называется — «Точка входа». Кто на ней изображен и каким образом входит в искусство?

— Это digital-сборка фотографий скульптур древних греков и Микеланджело, которые я сделал в Пушкинском музее. В данном случаем мы «входим» в искусство через античность и эпоху Возрождения. Присмотревшись, можно считать подложки и культурные коды. Но следует напрячь мозг — это весело. 

— Также в экспозицию вошли черно-белые портреты мудрецов, которые вы написали углем.

— Это квазипортреты. Портрет — нетипичный для меня жанр, но много лет назад я захотел через выразительность лица донести идеи 12 мудрецов, представителей крупнейших религиозных течений. Пока что я создал пять изображений, в Казань приехали «Монах», «Русский волхв» и «Суфий». Все они не конкретные люди, а архетипы, собирательные образы. У них нет натуры, модели или прототипа.

«Знание не исчерпывает всей ценности искусства»

— Конкретные, простые названия ваших картин не всегда соответствуют их содержанию. Вы пытаетесь обмануть зрителя? 

— Важно то, что мы видим, когда смотрим на то или иное произведение искусства. Например, «Ноомахия» посвящена философскому циклу Александра Дугина, трансформации и развитию в истории человечества трех логосов. Но если вы не ведаете о борьбе «аполлонического» и «дионисийского», об идеях Ницше и богине Кибеле, не знаете, как перетекали друг в друга премодерн, модерн и постмодерн, ни один из этих смыслов вам не откроется. При этом, если бы искусство ограничивалось знанием, оно бы стало наукой.

Знание желательно, но не всегда необходимо. Оно не исчерпывает всей ценности искусства. Иногда независимо от бэкграунда человека может «пробить», работа сформирует его в сознании уникальное состояние, которое неопытный зритель не сможет отрефлексировать, но ощутит сполна. Возможно, оно побудит его мыслить, изучать и впоследствии докопаться до замысла автора… Но все же, думаю, лучше знать, чем не знать.

— Как долго вы работаете над вашими произведениями?

— Мои работы клеятся, сохнут, пекутся минимум два месяца. Многослойную «Ноомахию» вообще делал полгода. А в целом работы, приехавшие в Казань, писались в течение трех лет.

— Вспомните зрительское мнение о своей работе, которое вас по-настоящему зацепило.

— Однажды в мою мастерскую приехал мужчина, чтобы обсудить какой-то проект. Его жена — арт-фотограф — приехала с ним и во время разговора «зависла» на картине «Свет уходящий». Когда она повернулась, я увидел на ее глазах слезы. Именно такая реакция была лучше любых слов, поскольку соответствовала этому уникальному моменту, состоянию девушки и моему посылу. Интересно будет понаблюдать за реакцией публики «БИЗОNа». В Казани я еще не выставлялся, хотя был там в детстве и недавно проездом. Уже ничего не помню, поэтому поживем, увидим.

Анастасия Попова