Свои: выход из-под контроля

Радмила Мигулина: «У меня нет цели шокировать, но есть цель взбодрить»

Героиня новой выставки в «БИЗONе» о будущем российского кино, сестре-близняшке, феминизме, культуре отмены и межпоколенческих травмах

Яркой участницей новой выставки «Свои: выход из-под контроля» стала московская художница Радмила Мигулина. Ее инсталляции — дерево из советских ковров, гроб с наушниками — удивляют, а иногда и шокируют зрителей. В беседе для «БИЗНЕС Online» с куратором выставки Радмила рассказала о том, как гигантский пирог из земли впечатлил ее на Венецианской биеннале, назвала самое необычное татарское украшение и раскрыла смысл своих татуировок, а бонусом выдала личный рейтинг современных художников и кинорежиссеров, за которыми Мигулина рекомендует следить.

Радмила Мигулина: «У меня вообще нет радостных работ. Они все заставляют думать о том, что неприятно. В искусстве не все должно быть как у Джеффа Кунса про праздник»Фото: «БИЗНЕС Online»

«У меня вообще нет радостных работ. Они все заставляют думать о том, что неприятно»

— Радмила, инсталляция «Прорастание», образующее дерево из советских ковров, согласно аннотации, является смыслообразующим проектом для всей выставки «Свои: выход из-под контроля». Увидев экспозицию в «БИЗONе», почувствовала ли ты это сама?

— Мне кажется, здесь многие работы апеллируют к межпоколенческим травмам. Своим коверным деревом я обращаюсь к наследию конструктивистов. Сбылось то, чего они боялись больше всего, — прошлое стало нашим будущим. Но в дереве есть расщелина, как от удара молнии, откуда вырывается свечение. Наверное, это можно расценить как своеобразный свет надежды, перерождение. В этом смысле творчество молодых художников и художниц таковым и является.

Когда делала «Прорастание», была в диалоге с конструктивистами, но не хотела уходить от спектра своих интересов, поэтому решила, что мне интересно поработать не столько с их творческим образом, сколько с контекстом, в котором они работали, и непосредственно с исторической средой. Мне было интересно сделать работу именно про межпоколенческие травмы. Здесь особый символизм: дерево как объект, который прорастает через поколения, присутствует при больших, тектонических сдвигах в истории. Я провожу ниточку с конструктивистами в том, что они жили после красного террора, репрессий и все равно творили и мыслили себя в будущем. Мне хотелось сделать объект, который наводит не только на мысль про это укоренение в прошлом, но и дает надежду на светлое будущее.Дерево живое, обросшее мхом, активное — это такая органика, которая говорит о том, что, несмотря на тяжелые события, травмы, исторические сложности, мы все равно все преодолеваем и остаемся живыми, мы как россияне, как люди, как народ.

— Можешь выделить детали, на которые стоит зрителям обратить внимание, изучая этот арт-объект?

— Мне кажется, главная деталь — он сделан из ковров. Но есть еще дополнительные скрытые символы. Все эти ковры прошиты вручную мной, прошивала я их белыми нитками. Их часто использовали, подшивая уголовные дела во времена репрессий. И еще, на мой взгляд, я сделала интересный каламбур: дерево из ковров, а на нем мох, а мох — это лесной ковер.

— Он еще и с северной стороны экспонируется. Устанавливали в зале строго по компасу… 

— Да, поскольку в природе мох растет по северной стороне дерева, мне было это важно.

«Когда делала «Прорастание», была в диалоге с конструктивистами, но не хотела уходить от спектра своих интересов, поэтому решила, что мне интересно поработать не столько с их творческим образом, сколько с контекстом, в котором они работали, и непосредственно с исторической средой»Фото: «БИЗНЕС Online»

— Сколько времени ушло на создание? От идеи до реализации.

— Несколько месяцев, это четвертая версия работы. Она должна была выглядеть несколько иначе, без этой тревоги. Я хотела сделать арт-объект более ярким и позитивным, больше опираться на конструктивистов и их творчество. Но мне не понравилось, что у меня получилось, это не отвечало моим эстетическим требованиям, и пришлось несколько раз переделывать. Люди в нашей стране невольно очень тепло воспринимают образ ковра, он связан с воспоминаниями о детстве. Я сама прекрасно помню, как у нас в квартире ковры висели на стенах, я все-таки в 90-х родилась. Помню, как их выбивали на снегу во дворах. Я использую ковер как маркер межпоколенческой травмы, а он все равно часто неосознанно вызывает у зрителей обманчивые и противоречивые чувства.

«Дерево живое, обросшее мхом, активное — это такая органика, которая говорит о том, что, несмотря на тяжелые события, травмы, исторические сложности, мы все равно все преодолеваем и остаемся живыми, мы как россияне, как люди, как народ» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Взгляни, эти ковры в основании превращаются в жуткие щупальца. Мне кажется,  это сигнализирует о том, что образ не совсем уютный, вызывает некую тревогу…

— У меня вообще нет радостных работ. Они все заставляют думать о том, что неприятно. В искусстве не все должно быть как у Джеффа Кунса про праздник.

— У тебя есть цель взбодрить и шокировать зрителя?

— Нет цели шокировать, но взбодрить и заставить задуматься о том, о чем обычно не хочется думать, — да. Я работаю с темой пограничных состояний, к примеру, это дестигматизация психических расстройств, заболеваний и травм. Не всегда приятно сталкиваться с этим знанием, с эмоциями, но важно об этом говорить, через искусство в том числе.

— Ты также снимаешь табу с темы смерти в другой работе, представленной в «БИЗONе». Когда ты создавала арт-объект «Корпус» — гроб, украшенный вышивкой и четырьмя наушниками, какая была цель?

— На самом деле этот объект был вообще не про смерть. Сам гроб я заказывала у гробовщиков, хотела эту работу сделать максимально обжитой и уютной. Этот экспонат, связанный с тяжелой потерей кого-то близкого, отвечает абсолютно иной задаче — он должен вызывать у людей приязнь, чувство тепла и близости. Стояла задача создать эклектично заполненный разными деталями бытового обихода объект, чтобы зрители, наперекор его узнаваемой форме, ощущали его как нечто приятное и притягательное.

При этом я понимаю, что в наушниках транслируются весьма тревожные звуковые дорожки. Даже песня Вертинского, которую я использую как один из треков, вызывает у людей очень тяжелые смешанные чувства, хотя это один из самых позитивных звуков. У Вертинского все песни, конечно, тяжелые и тревожные. Такое время было, и мы в похожем живем, потому эта песня была туда внедрена. Еще там есть звук рисования, который мне казался самым добрым, но у кого-то вызывает ассоциации, словно кто-то скребется изнутри. Меня это поразило, потому что я слишком знакома с этим треком — урок рисования, записанный на диктофон, позировала моя сестра. Звук шкрябания карандаша по листам у меня ни с чем другим не ассоциировался, потому что я привыкла к нему. А люди, которые слышат его в первый раз… У них весьма неожиданные реакции.

— Для тебя, как для художницы, какая реакция была бы ободряющей?

— Как для любой работы современного искусства — когда зритель или зрительница уделяют время моей работе, пытаются вдуматься или вчувствоваться — это уже победа.

— «Корпус» стал четвертым объектом в рамках инсталляции «Открытая позиция». Можешь ли ты расшифровать наименование этой серии, полностью представленной в «БИЗONе»?

— Открытая позиция — это жизненное кредо, то, что хочется спрятать, но остается на видном месте. Черты характера, сложный опыт… Я не стесняюсь об этом говорить.

«Этот объект был вообще не про смерть. Сам гроб я заказывала у гробовщиков, хотела эту работу сделать максимально обжитой и уютной. Этот экспонат, связанный с тяжелой потерей кого-то близкого, отвечает абсолютно иной задаче — он должен вызывать у людей приязнь, чувство тепла и близости»Фото: «БИЗНЕС Online»

— Еще один объект — «Руины». Он выглядит необычно и даже весело…

— Мне чаще всего, кстати, говорят, что это самый любимый объект из всей инсталляции. Да, он очень трогательный. Этот объект я ассоциирую с разрушенным храмом, который все еще стоит, но его расхитили, опустошили, растащили на части. Когда бываю в Италии, у нас там живет мама, вижу в Риме, что построено из бывших акведуков, из бывших конструкций Колизея. Для меня эта работа о том, как восстановить себя после тяжелого события. Я это делаю с помощью близких. Без них невозможно найти себя заново. Кирпичики твоей личности — это твое окружение. Я обернула их в одежду, в вещи тех, кто уже умер, или которые мы давно не носили. Например, дедушки, нашей мамы или мамы лучшей подруги. Там есть и мои личные вещи. Через себя, через них я строю свою личность снова и снова.

— Почему ты работаешь именно в жанре инсталляции и перформанса? В России они не так популярны.

— Мне немного тесно в живописи, всегда хочется делать какие-то масштабные проекты и объекты. То, что представлено в «БИЗONе», масштабно в рамках выставки, но в целом для меня это не самые большие работы. Мне хочется делать еще больше, чтобы были широкие пространства, которые бы полностью погружали зрителя в атмосферу, затягивали. Павильоны, например, тотальные инсталляции. Хочется масштаба и зрелищности, поэтому мне импонирует жанр инсталляции, я чувствую себя в нем свободно. Понимаю, что коммерчески это не самые потенциальные объекты. Но мне сейчас важнее говорить на темы, которые меня интересуют, через эти жанры, нежели думать о материальной выгоде.

«Я обернула кирпичи в одежду, в вещи тех, кто умер уже давно, или которые мы носили давно. Например, одежду дедушки, нашей мамы или мамы лучшей подруги. Там есть и мои личные вещи. Через себя, через них я восстанавливаю себя»Фото: «БИЗНЕС Online»

«В кино мы работаем цехами. Я отвечаю за цех костюма, я в нем начальница»

— Ты пришла к инсталляции, в том числе к работе с текстилем, через свою основную профессию — ты художница по костюмам в кино. Что для тебя сейчас является первоочередным? Ты в первую очередь художница современного искусства или художница по костюмам в кино?

— Все равно приходится расставлять приоритеты. Для меня искусство на первом месте, я ощущаю себя как художница современного искусства, потом только как художница по костюмам в кино. Хотя в кинематографе я работаю намного дольше, уже 8 лет, это большая часть моей жизни. В творческом потенциале роль художницы пока намного скромнее, чем в кино, но я надеюсь, что и в современном искусстве я ее скоро займу.

— Ты приехала в Казань со съемок. Чем сейчас занимается твоя команда?

— Без своей команды я бы не смогла приехать. В кино мы всегда работаем цехами: я отвечаю за цех костюма, я в нем начальница, и у меня есть подчиненные — это ассистентка Надя и две костюмерицы. Они сейчас делают всю работу за меня (смеется). Моя основная работа — это подготовка и утверждение заявок. В этот раз бо́льшая часть была утверждена, и я спокойно отлучилась в Казань на открытие выставки. Мы снимаем сериал, это драмеди для продакшена START. Семейное, приятное, доброе кино. На площадке очень комфортная атмосфера, я с удовольствием просыпаюсь в пять утра, чтобы пойти на смену. Еще у меня параллельно были два проекта: короткий метр и пилот сериала.

— Что самое важное при выборе гардероба в кино?

— Бо́льшая часть моих проектов концентрируется на психологическом потрете персонажа. Поэтому важно показать, как он меняется на протяжении фильма. Однажды после кинопремьеры на question after session у съемочной группы спросили, заметили ли мы, что у одного персонажа сменился колорит — из светлого он стал угрюмым, болотистых цветов. Конечно, ведь он внутренне погружался в какое-то эмоциональное болото, мы это и показали через колорит костюма. Даже если зрители не замечают это осознанно, то на подсознание это все равно воздействует.

«В творческом потенциале роль художницы пока намного скромнее, чем в кино, но я надеюсь, что и в современном искусстве я ее скоро займу» Фото: «БИЗНЕС Online»

— А какой фильм в плане работы с костюмами тебя больше всего впечатляет?

— У меня есть любимый режиссер — Йоргос Лантимос. У него рекомендую потрясающе костюмированный фильм «Фаворитка». Еще очень хорошая работа по костюму в фильме «Аноним». Там есть ляпы, но все равно выглядит вполне достойно. Конечно, потрясающая работа с костюмом, атмосферой в фильме «Безумный Макс: Дорога ярости». Это просто восхитительно, насколько продуман этот постапокалиптический мир. У меня планировался проект с подобной проработкой, но, к сожалению, там был странный продакшен и режиссер тоже, я ушла.

— А «Пятый элемент», например? Сам Жан-Поль Готье создавал эти образы. 

— Это восхитительный фильм. Мне нравится, что он абсолютно для любого зрителя. Согласна, костюмы тоже потрясающие и с замечательной проработкой персонажей.

— Мы уже выяснили, что у тебя хорошая насмотренность не только в плане современного искусства, но и в плане кино. Посоветуй режиссеров отечественных, за которыми нужно следить. 

— Сергей Лобан и его культовый фильм «Шапито-шоу». Он один из моих самых любимых из всего кинематографа в принципе, из российского тем более. У него есть еще одна шикарная лента — «Пыль». Считаю, что нужно следить за Натальей Меркуловой и Алексеем Чуповым. Они супруги. У них был крутой проект в 2018 году — «Человек, который удивил всех». Также у них есть прикольный фильм про секс, классно сделанный — «Интимные места».

У меня есть знакомые режиссеры, они мне кажутся очень талантливыми, у них подход к кино суперартхаусный. Это Любовь Львова и Сергей Тарамаев, тоже семейная пара. Самый сильный проект называется «Зимний путь» с Женей Ткачуком в главной роли.

Вообще, я стараюсь наше кино смотреть. Вот недавно посмотрела «Кентавр» режиссера-дебютанта Кирилла Кемница. Он неплохой, но у меня есть вопросики к костюмам. Также рекомендую следить  за Максимом Кулагиным, с которым я работала на фильме «По-мужски» с Антоном Лапенко в главной роли. Получилось очень сильно, горжусь этой работой. Чуть ли не единственный фильм, который я абсолютно всем советую, реально хорошее российское кино.

— По ощущениям изнутри отечественный кинематограф сейчас на подъеме?

— С одной стороны, стало хуже со сроками производства, все делается в кратчайшие сроки, но при этом действительно стало больше интересных работ. Много снимают сериалов, а я больше люблю полные метры. Следила за южноамериканским, итальянским кинематографом и на контрасте скажу, что современное российское кино находится на очень высоком уровне. У нас умеют хорошо работать.

— Школа хорошая? Или с чем это связано?

— Школа, большой пул профессионалов, которые много лет в профессии, они умеют и хотят работать, горят своей профессией. Это такая сфера, которую или ненавидишь, или обожаешь, хочешь находиться только там. Поэтому я и не бросаю работу в кино, хотя пыталась уходить. Иногда бывают абьюзивные отношения какие-то (смеется).

«В российском арт-сообществе не чувствую никакого сексизма, потому что большинство творцов, коллекционеров, арт-менеджеров и так далее — это женщины. Очень много художниц стало» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Зрители не могли поверить, что павильон России закрыт, я проходила мимо и видела, как туда ломятся люди»

— Ты часто путешествуешь, насколько я знаю, была во многих странах Европы. Как обычно строишь свое путешествие? Наверняка смотришь, какие есть выставки на тот момент в тех городах, в которые приезжаешь. 

— Да, обязательно. Моя любовь к современному искусству началась в 2012 году, я тогда многих имен не знала. Мы были в Милане в первый раз и пошли в музей современного искусства. Лучо Фонтана потряс мое воображение! У него была какая-то невероятная керамика, хотя все его знают по порезанным холстам. Как оказалось, у него намного шире художественная практика. Например, у него есть серия с распятиями — очень тревожная, но тоже безумно красивая.

Меня впечатляет Венецианская биеннале. Я была, к сожалению, только 2 раза. В 2017-м тема называлась «Искусство ради искусства». Оказалось, что это очень политизированная выставка. В прошлом году тема была заявлена как The Milk of Dreams и 95 процентов из всех выставляющихся были художницы. Меня потрясло это квотирование, но они решили так сделать, потому что женщин долгое время обделяли вниманием. Также дали большую возможность малым народам, они буквально захватили разные павильоны. Эстонские художницы экспонировались в павильоне Нидерландов, Алжир захватил французский павильон.

Была художница, которая мне очень нравится, — Ханна Леви из Германии. Она делала из силикона огромные объекты. Была, например, силиконовая огромная персиковая косточка, которая вызывала смешанные чувства. Еще она делает объекты из металлов, очень острые. Это все про женственность, про самоощущения женщины в современном мире. На этой же кураторской выставке были и российские художницы — Александра Экстер, например. Там была Виолета Парра, не из России, но это любимая художница моей сестры.

«Это была реально испеченная вещь, гигантские кубы этого пирога, который занимал все пространство. Очень красивая идея, великолепное исполнение, необыкновенный масштаб»Фото из личного архива Радмилы Мигулиной

— Какая работа на последней Венецианской биеннале потрясла тебя больше всего?

— Это было огромное помещение с колоннами, метров 300, и все было заполнено гигантским пирогом из земли. Я не представляю, как это делается, потому что это была реально испеченная вещь, гигантские кубы этого пирога, который занимал все пространство. Очень красивая идея, великолепное исполнение, необыкновенный масштаб. Пахло специями: кардамоном, корицей и землей вперемешку. Очень круто! Еще была работа африканской художницы — все пространство было засеяно особенной африканской травой, которую используют для еды. Вьющееся, пышнорастущее растение, похожее на вьюнок, только с более плотными листьями. Там же были женщины, полностью сделанные из африканских волос. Их обвивали эти растения. Где-то волосы стали плесневеть, зарастать новыми узорами. Очень сильная работа!

Это грандиозное событие. Если едешь в Венецию, надо обязательно посещать биеннале. Наверное, в ту поездку в Италию это было одно из самых невероятных впечатлений для меня.

Работы Ханны Леви на Венецианской биеннале Фото из личного архива Радмилы Мигулиной

— Ты могла почувствовать в прошлом году, изменилось ли отношение к российской культуре, культура отмены сработала?

— Да, определенно. Запретили вообще открывать российский павильон, хотя проект к нему готовился два года. Зрители не могли поверить, что павильон России закрыт, я проходила мимо и видела, как туда ломятся люди. Если сами итальянцы относятся к русским очень лояльно, то остальные уже нет. Разумеется, на них, как и на нас, действует пропаганда. Были ситуации, когда мы вежливо и приятно общались с людьми и в какой-то момент те выясняли, что мы из Москвы. Тогда они сразу говорили: «До свидания. Хорошего вечера, прекрасно отдохните», — причем с сарказмом. Было неприятно.

— Ты говорила, что в Венеции была своего рода феминистская биеннале. Ощущается ли до сих пор некий сексизм в арт-сообществе?

— В российском арт-сообществе не чувствую никакого сексизма, потому что большинство творцов, коллекционеров, арт-менеджеров и так далее — это женщины. Очень много художниц стало. Я училась в Московской школе современного искусства, у нас на курсе не было ни одного парня.

— Кстати, даже у нас на выставке, может, четыре-пять художников-мужчин. 

— Да, у нас нет мизогинии внутренней, все друг друга поддерживают. В арт-сообществе точно нет такого.

— Ты сама занимаешься коллекционированием современного искусства?

— Я не знаю, куда свои работы деть (смеется), места не хватает, но мне бы очень хотелось.

— Тогда поступим по аналогии с кинематографом. За какими художниками в России и вообще в мире ты рекомендуешь следить?

— Я, наверное, расскажу про относительно известных молодых ребят. Мне нравится творчество Устины Яковлевой, Ильи Федотова-Федорова. Они для меня главные российские авторы. Из моих однокурсниц мне импонирует творчество Инги Лаковой, Аксаны Прутцковой и Риты Журавлевой. Рита в своих работах фиксирует тему смерти и повседневности. У нее такое весьма бытовое отношение к смерти, это любопытно.

Арт-объект Радмилы Мигулиной «Круговая понога» Фото из личного архива Радмилы Мигулиной

«Моя любимая татуировка про нарциссизм. Это глазное яблоко, из которого, словно из луковицы, вырастают нарциссы»

— У тебя есть мастерская в Москве. Как ты пришла к тому, что тебе нужно свое творческое пространство?

— Это небольшая мастерская между Пушкинской и Маяковской, буквально центр города, хороший район. Мне там тесновато, но съезжать я не хочу. У меня есть большие объекты, которые очень мешают. Они классно смотрятся на выставках и фестивалях, но с ними крайне неудобно сожительствовать в мастерской. Одну из работ, «Круговая понога», колеса из ног, хочу сейчас подвесить под потолок. Во-первых, это будет красиво, во-вторых, освободит пространство. Еще у меня есть шкаф, забитый разными тканями, инструментами: строительный фен, электролобзик, шуруповерт — это все мне нужно для работы. Есть диванчик, чтобы отдохнуть, стол, швейные машинки разные. Я не понимаю, как создавать арт-объекты дома, я там не помещаюсь!

— У тебя есть сестра-близнец. Вы с ней в особом творческом содружестве находитесь. Как это проявляется?

— Моя сестра — писательница, поэтесса, она хорошо работает со словом. Когда я не успеваю или не хватает сил на экспликацию, я прошу ее написать текст. На курсе мне все завидуют из-за того, что есть такая возможность делегирования. Я с ней и как со зрительницей советуюсь, она максимально честна, всегда дает хорошие комментарии. Кстати, в объекте «Корпус» звучит ее стихотворение, она сама его читает. У меня имеются идеи перформансов и инсталляций, где мне понадобится ее помощь. Сестра часто помогает и в производственном процессе, когда нужно что-то пошить.

— Ты приехала за несколько дней до открытия выставки и успела погулять по Казани. Расскажи, что тебя впечатлило? 

— У меня в этом городе исключительно положительный опыт. Была в трех галереях и на двух выставках в Присутственных местах. Одна из них — выставка костюмов Поволжья. Текстиль, вышивки невероятные, меня это очень вдохновило как художницу по костюмам. Успела посмотреть и татарские национальные костюмы. Правда, почему для девушек делают украшения из монеток, так и не поняла, но очень красивая получилась традиция. На экскурсии мне сказали, что татарочку сперва слышно, а потом только видно.

— Как оцениваешь выставку «Свои: выход из-под контроля»? Нам было сложно объединить в одном пространстве таких разноплановых авторов, но они определенно дополняют друг друга. Каковы твои впечатления от такого единения?

— Работы по колориту насыщенные, при этом они не перегружают пространство. Моя любимая серия работ— «Удмуртки» Максима Агафонова. Они мне нравятся по смыслу, он рассуждает о возможной потере идентичности малых народов в эпоху глобализации. Очень красивая история, грустная и животрепещущая. Выставка получилась хорошая, цельная, в ней ничего не выпадает, все смотрится органично.

— Что бы ты порекомендовала зрителю, который отчасти боится современного искусства, но при этом имеет внутреннее желание к нему обращаться? С чего начать?

— Если есть внутреннее желание понимать и разбираться, первое, что нужно сделать, — проявить терпение. Это касается всех зрителей. Невозможно работе современного искусства уделить несколько секунд. Оно всегда дискуссионно, наполнено смыслами, эти смыслы не всегда на поверхности, у них может быть несколько слоев распаковки. Во-вторых, купите книгу «Как понимать современное искусство» (смеется). Это поможет на пути любви к нему.

— Обращаясь к начинающим художникам и художницам, что бы ты порекомендовала? Стоит ли получать художественное академическое образование, участвовать в ярмарках современного искусства? С чего начинать этот путь?

— На мой взгляд, нужно начинать с образования, он должно быть разноплановым. Еще классно, если у тебя есть образование, которое к искусству не имеет никакого отношения, — химическое, физическое, IT. Здорово, если есть академическое художественное образование. Но у нас такая школа, что тебя сильно глушат, ты иногда в шорах находишься. Но, имея базу, у тебя появляется насмотренность. Если же хочешь заниматься именно современным искусством, иди в школу, которая учит этому. В Москве это Московская школа современного искусства, которую я окончила, есть Свободные мастерские, есть школа Родченко (Московская школа фотографии и мультимедиа имени Родченко), есть школа от Вышки (Высшей школы экономики), еще есть «БАЗА». Их большое количество. Образование очень помогает, самоучкам тяжело. Лучше тебе расскажут о внутренних камнях и том, как с ними бороться, чем будешь набивать шишки сам (-а) по незнанию и неопытности.

— Я вижу, у тебя есть татуировки. Ты их бьешь по своим эскизам?

— Все эскизы рисовала сама. Моя любимая татуировка про нарциссизм. Это глазное яблоко, из которого, словно из луковицы, вырастают нарциссы.

— Очень необычно! А ты не думала эту идею в арт-объект материализовать?

— Да, очень сильно смотрится. История такая: парень с очень серьезным нарциссическим расстройством личности попросил придумать ему идею для татуировки. Я создала такой концепт, а он все не набивал, поэтому решила, что она для меня. Теперь думаю сделать инсталляцию — целую клумбу. Но это будет очень долгий и кропотливый процесс. Впрочем, как всегда.

«У меня есть инсталляция, которую я придумала, но пока не хватает бюджета для реализации. Это аллюзия на сказку Андерсена «Дикие лебеди». Она про хрупкий подвиг восстановления себя. Работа должна состоять из подвесных кольчуг, которые я сама сошью. Я нашла потрясающий материал, он меня вдохновил» Фото: «БИЗНЕС Online»

— На выставке представлена работа казанского скульптора Димы Шлёнкина «Рыба молчания». У него есть мечта создать самую большую скульптуру в мире. У тебя есть подобная мечта о грандиозном проекте?

— Да, несколько. У меня есть инсталляция, которую я придумала, но пока не хватает бюджета для реализации. Это аллюзия на сказку Андерсена «Дикие лебеди». Она про хрупкий подвиг восстановления себя. Работа должна состоять из подвесных кольчуг, которые я сама сошью. Я нашла потрясающий материал, он меня вдохновил. Иногда работа появляется не от идеи, а от какого-то предмета. И вот я нашла это вязаное проволочное нечто, выглядит как кусок свитера. И я подумала: «Вау!», — вспомнила про эту сказку. Там есть момент превращения — лебеди превращаются в мальчиков-принцев, облачаясь в эти кольчуги. Хочу сделать на этом стоп-кадр.

Эти кольчуги подвесные, из-под них вырываются потоки света, бисерного и с подсветкой. Это масштабная инсталляция — бисер обойдется дорого в таком количестве, сетка-кольчуга — тоже, недешевое производство должно быть. У себя в мастерской я такую работу не сделаю, нужно дополнительное пространство. Также в эту работу входит экран, который будет транслировать процесс создания этих кольчуг, сравнивая меня с Элизой, главной героиней сказки. Она совершает этот хрупкий подвиг. Выходит аллюзия на сказку, осовремененная.

Еще одна идея носит рабочее название «Павильон». Хочу сделать дом, который будет полностью заполнен бисерным дождем, и только некоторые места (а в самом доме можно будет свободно ходить) обихода немного должны быть подсвечены. Эдакая работа поглощения. Я думаю, что когда-нибудь доберусь до Венецианской биеннале и обязательно сделаю масштабную работу для них.

Александр Шагулин

БИЗНЕС  Online

Алина Сосновская: «Увидев гроб на выставке, кто-то будет смеяться, кто-то испугается»

Эксперт open call «Свои» о передовом национальном искусстве, конце эпохи NFT и хитах на новой выставке «БИЗОNа»

Сегодня в галерее «БИЗОN» искусствовед Алина Сосновская выступит с лекцией «Современное искусство — это не только Бэнкси: главные имена и большие деньги». Она расскажет, кого из современных художников нужно знать, почему их искусство столько стоит, как стать успешным автором, а также даст советы, как начать свою коллекцию искусства, если в кармане всего 5 тыс. рублей. Летом Сосновская вошла в экспертный совет open call «Свои», который был объявлен галереей. В интервью — подробный путеводитель по выставке, которая объединила работы финалистов: как реагировать, увидев гроб в центре зала, что символизирует дерево из советских ковров и косметички из полимерной глины и есть ли будущее у татарского орнамента в жанре digital art.

Алина Сосновская: «Многие авторы из разных городов России следят за выставочной работой галереи и наверняка мечтают однажды в ней выставиться. А open call открывает широкие перспективы и для молодых художников, и для галереи, которая, в частности, нацелена на поиск новых имен»Фото: «БИЗНЕС Online»

«Нам было важно понять, кто из участников open call «свой»

— Алина, минувшим летом галерея «БИЗОN» провела open call «Свои» для молодых художников, а накануне открылась выставка, объединившая работы финалистов. Вы входили в экспертный совет проекта. Как оцениваете результаты отбора?

— Я вдохновлена тем, что происходит. Когда команда «БИЗОNа» впервые рассказала мне о задумке, была счастлива, это очень важная инициатива. Многие авторы из разных городов России следят за выставочной работой галереи и наверняка мечтают однажды в ней выставиться. А open call открывает широкие перспективы и для молодых художников, и для галереи, которая, в частности, нацелена на поиск новых имен.

Благодаря проекту «Свои» я открыла для себя новых авторов из Татарстана. Художники очень разноплановые, нацеленные на работу с совершенно разными медиумами. Порадовало, что сразу несколько казанских авторов отправили на open call видео-арт, работы очень высокого качества.

Я не первый раз занимаюсь отбором художников и работ для выставочного проекта, и вообще отсматривать художников и оценивать перспективность — моя работа. Но я впервые выступила экспертом на open call и благодарна «БИЗОNу» за приглашение.

Арт-объект «Рыба Молчания» Дмитрия Шленкина. Фото: Андрей Титов

— «Свои» собрали 165 заявок от живописцев, графиков, didital-художников и скульпторов, и члены жюри отметили разнообразие стилей, техник и концепций. Как в этих условиях эксперты выбирали победителей? На что обращали внимание именно вы?

— У нас были четкие критерии, которые я помогала разработать команде галереи перед запуском проекта: узнаваемый художественный язык, оригинальность работ и отсутствие плагиата, наличие художественного образования, перспективность (темп) развития — исходя из CV и биографии автора — и коллекционная привлекательность. Последнюю я рассматривала не столько с позиции своего вкуса (купила бы я эту работу в коллекцию или нет), сколько с позиции успехов и перспектив художника: есть ли у автора персональные выставки, как часто он участвует в групповых проектах, выставлялись ли его работы в музеях или фондах, в каких коллекциях находятся работы, были ли коллаборации, публикации и так далее. Условно, если у художника в 2011 году состоялась одна выставка и сейчас он пришел на open call, то его коллекционная привлекательность низкая. А если у художника каждый год проходит персональная выставка и минимум 4–5 групповых, работы показаны на ярмарках, коллекционная привлекательность его работ высокая. Так я понимаю, что художник действительно занимается своей карьерой и на его искусство есть спрос, который потенциально может расти.

Конечно, искусство всегда сложно оценивать, особенно если помнить о том, что все мы люди и часто смотрим на вещи субъективно. И все же в таких проектах я всегда стараюсь выставлять оценки честно и искренне. Мы оставили в оценочном листе графу для комментариев, и там я могла позволить себе ремарки в духе: «Катя классная!» (речь о финалистке проекта Екатерине Афониной — прим. ред.) или «„Прорастание“ видела на днях в „Зотове“, очень хороша!» (речь об инсталляции «Прорастание» Радмилы Мигулиной, финалистки проекта, — прим. ред.). Иногда смотришь на произведения искусства, погружаешься в их атмосферу, и хочется приблизиться к автору, повзаимодействовать с ним, даже элементарно обсудить работы и поделиться мыслями. На многое обращаешь внимание исходя из своего мировоззрения и контекстов, в которые погружен. Многие художники были мне знакомы, с кем-то я работала, с кем-то общалась и обсуждала творчество, были и те, чьи работы встречались мне на выставках.

Особенно круто, конечно, было встречать заявки тех художников, чьи работы я уже видела и не проходила мимо — значит, они меня тронули, запомнились, и для меня это галочка о том, что будет здорово вместе поработать.

Работы из серии «Красота продается» Екатерины Афониной. Фото: Сергей Елагин

— Какие недостатки в работах мешали им получить высокую оценку?

— Среди заявок, которые отбирала я, не было ни одного «плохого» портфолио. Все работы оказались достойными, и среди тех, кто не вышел в финал, есть много интересных художников. Считаю, что open call прошел на хорошем уровне. Немного расстроили грамматические ошибки в портфолио. Здесь могу только посоветовать художникам перечитывать документы перед отправкой. Многие эксперты, как и я, обращают на это внимание.

Некоторые участники получили низкие баллы за узнаваемый художественный язык. Я в комментарии так и писала: манера/техника, например, напоминает Дэвида Хокни; были и те, кто писал, вдохновляясь российскими художниками, допустим, работами Якова Хомича или Никиты Чернорицкого. Для меня это значит, что художник еще не нашел свой визуальный язык, свой стиль — сейчас найти его все сложнее, потому что художников много, у всех есть доступ в интернет, и многие авторы друг у друга немножко «воруют». Я всегда советую придерживаться завета Остина Клеона, автора книги «Воруй как художник»: «Не нужно быть гением, достаточно быть самим собой». Во-первых, гении часто не признаны. А во-вторых, когда художник не притворяется и поднимает важные для себя темы, вокруг собираются люди, которым они откликаются. Главное — говорить (то есть писать, делать скульптуры, видео-арт и так далее) искренне и донести до публики свой замысел. Тогда работа обязательно найдет своего зрителя и впоследствии коллекционера.

— Всегда ли выработанной системой оценки было удобно пользоваться? Ведь некоторые талантливые авторы могут не иметь профильного образования или еще не успеть обрести популярность среди коллекционеров.

— У нас еще была отдельная графа с комментариями экспертов: в ней мы писали, на кого из авторов стоит обратить внимание. Для меня первые два критерия — узнаваемый художественный язык и оригинальность работ — были основополагающими. Коллекционная привлекательность тоже, но она складывается из множества факторов. А когда видишь супервторичную работу, понимаешь, что она неинтересна и это не то, о чем хочется говорить в рамках open call «Свои». Нам было важно понять, кто из участников «свой», найти авторов, чье искусство совпадает с ценностями галереи.

Касаемо профильного образования — сегодня оно не максимально необходимо для художника, но все же важно. Образование расширяет кругозор и совершенствует технику, а еще включает тебя в контекст современного искусства; художник с профильным образованием пользуется большим доверием (читай — спросом) у коллекционеров. Есть и талантливые самородки, чье искусство хочется продвигать и показывать людям, но их единицы. Как правило, художественное образование дает базу, ставит технику и учит работать с материалом, а еще грамотно цитировать (создавать отсылки, метафорично зашифровывать смыслы), выбирать темы и образы, «лишая» художника желания копировать; кроме того, как я уже говорила, образование включает в контекст и дает возможность работать с экспертами и наставниками. Все-таки я думаю, что современному художнику, который всерьез решил построить карьеру в искусстве, важно получить базу и образование в сфере современного искусства.

И в формате «Совпадение? Не думаю»: все наши финалисты имеют художественное образование. Кто-то учился в МАРХИ, как Анна Мельниченко. Кто-то окончил художественную школу и несколько частных курсов, как Елизавета Пугачева…

Картины Ксении Сандеско. Фото: Андрей Титов

«Большинство произведений оставляло приятное послевкусие»

— Другой член экспертного совета — искусствовед, лауреат Тукаевской премии Розалина Шагеева — отметила, что работы в заявках неожиданно носят позитивный посыл. При этом раньше преобладали хтонь и мрак по большей степени. Вы чувствуете эти перемены в творчестве молодых художников? Почему так поменялся вектор, по-вашему?

— Большинство произведений все равно оставляло приятное послевкусие. То, что в такой сложный период рождаются светлые произведения, — показатель своеобразного ухода от реальности. В искусстве есть два типа художников. Первые открыто говорят о своих переживаниях, акцентируют внимание на том, что происходит здесь и сейчас. Другие, наоборот, стремятся уйти от действительности через искусство. Кто-то придумывает свои миры и населяет их фантастическими обитателями, максимально дистанцируясь от внешнего мира. Кто-то уходит в абстракцию и так пытается уравновесить ситуацию, другие выбирают преимущественно яркие краски. Это своеобразная рефлексия, терапия и для себя, и для зрителя. Видимо, она вызвана тем, что нам важно смотреть на происходящее под разными углами. Можно постоянно думать о том, что все плохо, мир стал другим и нам нет места в этом новом мире. А можно верить, что жизнь продолжается и в новом мире мы будем по-другому себя реализовывать.

Инсталляция «Прорастание» Радмилы Мигулиной. Фото: Сергей Елагин

— Яркая участница open call — москвичка Радмила Мигулина. Она впечатлила инсталляцией «Прорастание» в виде гигантского дерева, которую теперь можно увидеть в «БИЗОNе». Композиция, объединившая советский ковер, мох, бисер и свет, демонстрирует нам, как прошлое стало нашим будущим. В этой работе больше трагической неизбежности или надежды на позитивные перемены? И как в ней автор ведет диалог с художниками-конструктивистами?

— «Прорастание» -—дипломная работа Радмилы, впервые представленная в июне на выставке «Балки, колонны и самоиндефикация» в московском центре «Зотов». В ней художница действительно обращается к эпохе конструктивизма как времени создания новой культуры и художественного языка. В описании к проекту она пишет, что «конструктивисты творили в самые темные годы ХХ века и создавали образ прекрасного будущего, логичного и унифицированного». Это призрачное будущее, в которое никто не успел попасть, — надежда на уровне ощущения, которая в итоге растворяется.

Мне очень откликается, что Радмила для этого высказывания выбирает ковер, объединяющий три ныне живущих поколения — наших бабушек и дедушек, родителей и нас. Для меня он, с одной стороны, символизирует тепло и уют, с другой — пережиток прошлого. Мы словно застряли в определенном периоде времени и не движемся вперед, что-то мешает нам это сделать. Интересно, что корни дерева тоже сделаны из ковра, а ветки уже из пластика. Здесь есть связь с ручным, кропотливым трудом и при этом выход на нечто технологичное, но совершенно неосвоенное. Ветки как будто не обладают никакой функцией, хотя и напоминают современные антенны. Автор словно намекает на то, что мы не умеем использовать современные инструменты. Также не могу не отметить глаз, который лежит в расщелине и подсматривает за нами. Тут две точки зрения: камеры, которые видят все, что с нами происходит (социальные сети, в которых мы сами открыто демонстрируем свою жизнь, камеры видеонаблюдения, которые способны распознать человека, занесенного в «базу данных»), и те самые соседи (стереотипные бабушки на скамейке), которые про тебя знают все.

«Кто-то будет смеяться, кто-то испугается, для кого-то этот объект так и останется непонятным. Кто-то подойдет к «изучению» со всей ответственностью». Фото: Андрей Титов

— На выставке представлен новый арт-объект Мигулиной «Корпус». Это гроб, из которого тянутся провода наушников. Как вы думаете, какую реакцию может вызвать этот экспонат?

— Самую разную. Кто-то будет смеяться, кто-то испугается, для кого-то этот объект так и останется непонятным. Кто-то подойдет к «изучению» со всей ответственностью. Лично мне очень любопытно взглянуть на новый объект Радмилы. Все мы рано или поздно окажемся «по ту сторону», интересно поразмышлять, что нас там ждет, как мы будем взаимодействовать с потусторонним миром и что останется после нас. В каждой культуре есть свое понимание о том, что будет после смерти — на какой лодке ты поедешь дальше, как тебя похоронят, что ты будешь чувствовать. В ассоциативной связке с этой работой у меня всплывает, помимо прочего, книга Анны Борисовой (псевдоним известного автора Григория Чхартишвили (Бориса Акунина) — прим. ред.) «Там», в которой описываются представления о смерти, она вторит тезису «Воздастся каждому по вере его».

«Ценность видео-арта в России будет расти, возможно, не так быстро, как бы нам всем этого хотелось»

— В заявках были представлены и видеоинсталляции, но, как известно, российский рынок видео-арта слабо развит. Как вы думаете, какие у него перспективы и есть ли шанс у авторов, которые обращаются к этому жанру, прославиться и найти своих коллекционеров?

— Это большая проблема, так как многие коллекционеры не до конца понимают, как «собирать» видео-арт. В связи с этим возникает много забавных шуток про то, как художники передают коллекционерам не только флешки, но и телевизор. Я думаю, что ценность видео-арта в России будет расти, возможно, не так быстро, как бы нам всем этого хотелось. Сейчас мы живем в мире, где подрастают дети с клиповым мышлением, нас окружают экраны, видеокамеры. Мы много времени проводим в телефонах и компьютерах, погружаемся в виртуальную реальность все глубже, и это сказывается на искусстве.

Помимо видео-арта сейчас активно развивается и диджитал-арт, работы создаются с помощью искусственного интеллекта. Я уверена, что они найдут своих коллекционеров. В моей коллекции нет видео-арта, но я всегда с большим интересом слежу за AES+F (группа авторов: Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский и Владимир Фридкес) и давно мечтаю приобрести их работы. Для меня AES+F —лучшее, что сегодня есть в видео-арте.

При этом, к слову, есть ощущение что рынок NFT остался в прошлом. Многие рассматривали его как инвестицию, но остались лишь с виртуальным искусством, не успев вовремя его продать. Все это непросто предсказывать и просчитывать.

Проект Валерии Витвицкой «Рука художницы». Фото: Сергей Елагин

— Выпускница Лондонского университета искусств Валерия Витвицкая представила на open call автобиографический проект «Рука художницы» — серию керамических объектов в виде женских кистей рук. Насколько ярко в ней прочитывается история творческого становления художницы?

— Валерия в целом любит работать с цветом, у нее есть работы, выполненные в красных, черных, розовых тонах. Мне особенно запомнилась серия Holy Mushrooms, где она работает с синим и золотым. К слову, эта серия стала для меня ее визитной карточкой. Серия «Рука художницы», которая представлена на выставке в Казани, — история про инструмент, который создает искусство. Руки находятся в раскрытом, напряженном положении, всегда готовые к действию, а ведь Валерия — керамист и свои произведения создает непосредственно руками, вылепливая каждую деталь; творчество для нее — нечто максимально тактильное.

— Первое образование Витвицкой связано с арт-менеджментом и галерейным бизнесом. Насколько полезными для молодых художников могут быть знания в этой области?

— Они, безусловно, нужны. Когда занимаешься только творчеством, то не до конца понимаешь, как работает арт-рынок. В некоторых университетах художников вводят в курс дела на рынке, но редко углубляются в процессы. А ведь грамотно выстроить механизм продажи работ и коммуникацию с коллекционером очень важно. Часто просто нужно уметь правильно заполнить документы, найти гранты и open call, выгодно представив себя в них. К слову, многие художники сегодня самостоятельно пополняют свои знания в этой сфере, изучая арт-менеджмент, берут консультации, другие нанимают менеджеров и занимаются лишь творчеством.

— Еще одна участница выставки — Полина Арутюнова — представила живописный диптих «Спящие»: она изобразила уснувших подростков с современными гаджетами. А художница Екатерина Афонина в серии работ «Красота продается» из полимерной глины в виде косметичек рассуждает о том, как женственность в эпоху потребления коммерциализируется. Чем вас привлекают эти работы и идеологический посыл художниц?

— В «Спящих» хочется отметить, как Полина расставляет акценты: размытый, однотонный фон и четко прорисованные портреты, рельефная кожа, детализация джойстика и iPad. Арутюнова подсвечивает то, что важно сегодня для человека. Сновидческая составляющая, присутствующая и в названии, и в образах, отсылает к рассуждениям о сакральном смысле сна, о погружении в бессознательное и о том, как бессознательное связано с проявленностью в виртуальном пространстве: в игре, социальных сетях.

Косметичка в представлении Кати Афониной — это и предмет, ассоциирующийся с женственностью, и продукт, который ее «дарит». Для меня же это серия о травмах человека, связанных с его восприятием себя, желанием стать привлекательнее и стремлением иллюзорно подчеркнуть свои достоинства через косметику, спрятав за ней свою реальную внешность и суть.

«Выставка «Свои: выход из-под контроля» ярко демонстрирует — важно показать публике авторов из разных регионов страны, и я очень рада, что в «БИЗОNе» соберется большое количество художников из Татарстана». Фото: Андрей Титов

«Итоговая выставка представляет срез российского современного искусства в его прекрасном проявлении»

— В целом оцените ситуацию с современными молодыми художниками в России. И много ли талантливых, профессиональных мастеров, вопреки стереотипам, работает за пределами Москвы и Петербурга?

— Как широка и необъятна наша страна! И, безусловно, ее культурная жизнь не базируется только в двух столицах. Многие художники съезжаются сюда из разных регионов, многие престижные художественные вузы и уж тем более образовательные программы по современному искусству, эксперты сосредоточены в Москве и Петербурге, и есть ощущение, что российский арт-рынок существует только здесь. Пожалуй, ни для кого не секрет, что большинство крупных сделок совершается в пределах Садового кольца, и эту проблему нужно решать, ведь очень много людей за пределами столицы создает актуальное, важное и крутое искусство. Я сама родом из Красноярска и знаю, что там есть такие художники, у которых москвичам есть чему поучиться, а коллекционерам нужно за них побороться. У меня в коллекции много авторов из Красноярска, и, к слову, цена на их работы постепенно растет.

В целом мы мало знаем о региональном искусстве, и мне очень хочется сделать его видимым, как сегодня, например, это делает галерея «БИЗОN». Выставка «Свои: выход из-под контроля» ярко демонстрирует — важно показать публике авторов из разных регионов страны, и я очень рада что в «БИЗОNе» соберется большое количество художников из Татарстана.

— Среди победителей выставки есть представители Татарстана, нетривиально развивающие национальное искусство. Например, Рамиль Резванов, облекающий татарский орнамент в жанр digital art. Такие эксперименты могут вывести национальное искусство на новый уровень?

— Оно априори интересно не только в Татарстане. Отсматривая заявки, я была в большом восторге и грустила о том, что этих художников пока не знают на московской арт-сцене. Очень хочется увидеть их работы на столичных ярмарках, показать коллекционерам.

Я уже говорила, что за галереей следят в разных городах страны, и open call это показал. Многие мои коллеги знают про «БИЗОN». Для молодых художников из Татарстана это хороший шанс заявить о себе.

Татарский орнамент в жанре digital art Рамиля Резванова. Фото предоставлено Рамилем Резвановым

— Одна из составляющих успеха на любом open call — грамотная самопрезентация. Многие неопытные авторы терпят неудачу именно на стадии формирования портфолио. Как начинающим автором грамотно его подготовить?

— Нужно помнить, что портфолио должно раскрывать вас как художника. Не стоит рассказывать о том, что вы родились в большой дружной семье и жили в деревне, если это никак не связано с вашим творчеством. Если вы всю жизнь рисуете кур и овец, тогда да. Писать о том, что вы многодетная мать, надо только в том случае, если вы регулярно обращаетесь к теме материнства и так далее. Информация в портфолио должна быть по существу: нужно указать свое имя или псевдоним, контакты, образование и CV — послужной список (избранные выставки, награды, резиденции, воркшопы, публикации в прессе и другое). Текст должен быть структурированным и легко читаться.

Очень важно написать грамотный Artist Statement (письменное описание художником своей работы — прим. ред.) и добавить описание к ключевым проектам. Основная проблема художников в том, что они не всегда могут рассказать о своем искусстве. Многим проще написать картину, создать скульптуру, сделать видео-арт, но не объяснять свой замысел словами — и так все понятно, говорю на визуальном языке. Как правило, понятно не все, а каждый зритель воспринимает искусство исходя из своего образования, насмотренности, мировоззрения и многих других факторов. Нас всех учат читать тексты, но мало кто умеет читать визуальные знаки.

В Artist Statement следует выделить основную тему, которую автор исследует в творчестве, объяснить, почему она важна для него и для сообщества, почему выбраны именно такие медиумы. Очень важно не перегружать портфолио. Не надо показывать проекты со школьной скамьи, где ты нарисовал какую-то милую загогулинку. Пусть любимая загогулинка хранится дома в рамке, а эксперты посмотрят на то, что ты делаешь сейчас, и то, к чему стремишься. Лучше всего выбрать три значимых проекта и представить их. Если проектов очень много, можно сделать несколько портфолио и выбирать релевантные open call.

Также портфолио должно быть наглядным. Важно указывать название работы, год, материал — об этих элементарных вещах люди часто забывают. Я советую не тратить много времени на изобретение дизайна портфолио, а сделать основной акцент на произведения искусства. Хорошо, если в вашем портфолио не очень много страниц и указана лишь действительно важная информация. Отправлять файл лучше в формате PDF и корректно его назвать.

— Если подытожить, какие самые распространенные ошибки бывают у художников при составлении заявки и портфолио?

— Первая ошибка — подчеркнуть, что «я могу все», не сконцентрировавшись на главном. Вторая ошибка — неумение писать Artist Statement. Многие авторы говорят: «Я пишу про жизнь» или «Я пишу про себя». Если ты пишешь о себе, то расскажи больше. Если о людях — конкретизируй тему, ведь высказываться можно и о социальных меньшинствах, и о материнстве, и о тяжелом мужском труде… Третья ошибка — отсутствие четкой структуры в портфолио.

«Многие мои коллеги знают про «БИЗОN». Для молодых художников из Татарстана это хороший шанс заявить о себе».Фото: Андрей Титов

— Почему молодым художникам сегодня стоит участвовать в подобных мероприятиях? И как авторы вырастают после участия в open call? Какие новые возможности открывает перед авторами прошедший open call?

— Во-первых, автора замечают, оценивают и ставят в одну линию с другими успешными художниками. Во-вторых, open call помогает мастеру привлекать новую аудиторию, а галерея занимается продвижением, демонстрацией и продажей его работ. В «БИЗОNe», например, есть мерч выставки, что тоже популяризирует искусство художника. Условно, если я приеду с тематической сумкой в аэропорт, полечу с ней в другой город или страну и встречу людей, которым понравится работа, изображенная на ней, художник приобретет новых поклонников.

Также open call помогает завести новые связи и знакомства. Темп развития и привлекательность художника, помимо прочего, складываются из количества и качества выставок, в которых он участвует. Когда автор сотрудничает с высококлассными галереями, это о многом говорит. «БИЗОN» предоставляет финалистам, которые были особо отмечены жюри, резиденцию в галерее, включающую стипендиальные выплаты и мастерскую в Казани. Идея с мастерской особенно привлекательна, так как предполагает не только пространство, но и наставничество со стороны эксперта (далеко не у всех авторов в процессе работы есть возможность обсуждать свое творчество с профессионалами). Благодаря этому художник растет и часто открывает новые смыслы в рамках своего исследования и новые горизонты для развития своего искусства.

Анастасия Попова

«БИЗНЕС Online»