Развилка.Тайная жизнь вещей

Валерий Самарин: «Для меня слово «фотохудожник» ругательное»

Известный фотограф о выставке в «БИЗONе» и легендарных вилках, учениках из путинского пула и казанской группе «Тасма»

«Если фотограф за свою жизнь сделал одну выдающуюся работу — это очень хороший фотограф… А если делает 500 снимков, то просто балабол», — уверен Валерий Самарин, чьи работы стали украшением выставки «РазВилка. Тайная жизнь вещей» в галерее современного искусства «БИЗON». О том, почему наш герой половину времени проводит в деревне, как одну фотографию можно делать годами и в чем величие Ляли Кузнецовой, Самарин рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».

НА ПЛЕНКУ РАНЬШЕ СНИМАЛИ ФАНАТИКИ, КОТОРЫЕ ВЫГОНЯЛИ РОДСТВЕННИКОВ ИЗ ВАННЫХ КОМНАТ

— Валерий Викторович, вы не выставлялись, кажется, довольно давно. Как возникла идея привезти свои работы в Казань в галерею «БИЗON»?

— Действительно, последняя выставка была, по-моему, лет 10 назад в Нью-Йорке. Экспозиция в рамках какого-то фестиваля. Случались одноразовые выставки, например, в Русском музее фотографии в Нижнем Новгороде. Но там скорее были представлены личные фотографии, с помощью которых я просто хотел показать, что домашний альбом бывает интересным, классным, что это история семьи и внуки-правнуки ее увидят. Ну а с выставкой в Казани все просто — мне позвонили, предложили, и я согласился.

Вообще, это не первый мой приезд в ваш город. Я был здесь, когда учился в институте. На теплоходе в 1981 году с друзьями ездили до Астрахани, и в Казани была остановка на четыре-пять часов. У меня с того времени, правда, осталось смутное впечатление, мы только в Кремле побывали тогда. Но, судя по тому, что тут построили, классный город. Мне понравился. Вот эти «камерные» города, как Казань или Нижний Новгород, где я часто бываю, там нет суматохи, суеты, как в Москве, мне это очень нравится. Поэтому половину своего времени провожу в деревне.

— Как вы оцениваете уровень интереса к фотографии как виду искусства в таких «камерных» городах?

— Например, в Нижнем Новгороде есть Русский музей фотографии, существует культура фотографии. Там родились Карелин (основоположник жанра художественной фотографии XIX–XX веков — прим. ред.), Дмитриев (основоположник российской публицистической фотожурналистики — прим. ред.). В Казани работает галерея «БИЗON», стартовала экспозиция «РазВилка. Тайная жизнь вещей» с моими работами и замечательными снимками коллег. Это говорит о том, что и у вас в городе есть интерес. Кроме того, в Казани в свое время было предприятие по производству фотоматериалов «Тасма», там делали пленку, и при нем существовала одноименная фотогруппа, я помню.

— Да, в нее входила, например, известный фотограф Ляля Кузнецова.

— Она великий мастер! Величина номер один в фотографии! Мы с ней знакомы, несколько раз общались. Знаете, есть немного городов, которые могут похвастаться таким человеком, как Ляля Кузнецова.

— Сейчас такие коллективы могут возникнуть?

— Почему нет? Движуха есть, проходят фотовыставки, люди общаются. Даже на мою лекцию, которая состоялась здесь, в Казани, в рамках открытия экспозиции, в 10 часов утра в будний день пришли немало людей. Они хотели узнать что-то новое, и это классно.

По поводу клуба «Тасма» — это ведь было при заводе, собрались люди с определенными интересами. Согласитесь, что на пленку раньше снимали фанатики, которые выгоняли родственников из ванных комнат, запирались и проявляли фотографии. И такие энтузиасты объединялись в группы. Сейчас же фотография перешла в раздел «снять на телефон и показать в интернете» и качества никакого не нужно. При этом можно охватить миллионы зрителей. Раньше не было телефонов, ноутбуков, и мы находили друзей по интересам среди тех, кто живет в твоем же городе. Нас это устраивало, потому что мы были друг другу нужны, делились своим идеями, не было выхода на целый мир. Работы других фотографов видели только в журналах на желтой бумаге и не понимали, что это шедевр. А как он может быть, условно говоря, на туалетной бумаге напечатан, ведь печать тогда была очень плохая? Скажем, чешские фото выходили просто на желтой бумаге, там не было резкости, и в мою голову никак не могло прийти понимание того, почему Йозеф Судек такую фигню делает и считается классиком. Но когда я попал на его выставку в 1989 году в Пушкинском музее, просто офигел… А ведь надо было просто посмотреть первоисточник. То, что вы видите в интернете, — не то. Я, например, могу купить интересную книжку с фотографиями работ Рембрандта или еще кого-то, но это не то, хочется посмотреть их картины лично. Поэтому всегда говорю: надо ходить на выставки и видеть работы вживую.

— Из-за того, что все можно посмотреть в интернете, на выставки людей ходить меньше не стало?

— У нас, в Москве, точно ходить меньше не стали. Интернет просто расширяет возможности, можно заранее посмотреть работы мастера, а потом прийти и увидеть оригинал. Некоторые ходят именно для того, чтобы сравнить его с тем, что видели в сети. Или, например, приезжал фотограф-документалист Себастьян Салгаду, я ходил на встречу с ним. То есть можно было не просто посмотреть его снимки, но и поговорить, высказать какие-то мнения. Это важно.

ЗАТРАЧИВАТЬ НА ОДНУ ФОТОГРАФИЮ ПРИХОДИТСЯ УЖЕ НЕ ОДИН ГОД, А ПЯТЬ, ШЕСТЬ, ДЕСЯТЬ ЛЕТ

— Во время мастер-класса перед открытием выставки вы сказали, что если снимаете вилку и получаете вилку — это уже неинтересно. В какой момент вы понимаете, что видите перед собой уже не ее и получилось нечто интересное?

— В основном, конечно, дело в форме. Если выходит форма, которая может вызвать какие-то ассоциации, причем не только у меня, но и у зрителя, значит, могу ее показать аудитории. Как понимаю это? Я ведь снимаю серию «Вилка» очень много лет — с 1994 года, и в год у меня выходит одна-две фотографии. Сейчас есть почти 25 снимков, про которые я 100 процентов могу сказать, что у меня получилось то, что может вызвать хоть какой-то интерес у людей.

— Почему одна-две фотографии в год? Это такой темп гения?

— Ну что вы, какой гений… Просто когда ты сделал одну фотографию, следующая должна быть уже чуть-чуть лучше, третья — еще лучше и так далее. Сначала эти вещи развиваются по прямой, а потом она переходит в некую кривую, которая стремится к бесконечности, и затрачивать на одну фотографию приходится уже не один год, а пять, шесть, десять лет. В итоге формируется какой-то план, через который переступить и показывать халтуру я уже не могу.

— Сколько времени приходится работать над одной фотографией, чтобы получить интересную композицию?

— Знаете, это, наверное, как написание стихотворения или музыки. Появилось вдохновение — пошел снимать. Это не так, что я прихожу на работу, кладу перед собой вилку и 8 часов тупо на нее смотрю, нет. Просто возникает какая-то потребность поиграться с вилкой, скажем, после работы. Положил ее, 5, 10, 20 минут поигрался, мне что-то не понравилось, я забросил. Могу к этому через месяц вернуться, могу через два дня. То есть какое-то, возможно, озарение возникает перед тем, как вернуться. Поэтому серия «Вилки» появляется, когда есть время или опять же вдохновение.

— Еще вы говорите, что гениальная фотография не может быть продуманной, она возникает из ниоткуда. Выходит, в натюрморте сложно сделать гениальную фотографию?

— Ну здесь множество факторов может быть. Вот самый банальный пример: я выставил свет, поставил штатив, достал фотоаппарат и начинаю снимать модель, которая поворачивается и так и сяк. Снимаю, делаю 500 кадров, а в конце концов она моргает, я нажимаю в этот момент на кнопку, и в результате просмотров всех фото получается, что самый гениальный снимок именно тот, где она моргнула. Откуда это возникло? Из ниоткуда.

Так же в натюрморте. Я что-то снимаю, условно двигаю локтем, предмет падает, и в результате смещения получается прекрасный снимок. Вот такие казусы могут привести к чему-то гениальному. И это зависит точно не от меня, а от обстоятельств. Такие моменты, думаю, идут во благо фотографии, искусству.

ФОТОГРАФИЯ ДЛЯ МЕНЯ — ЭТО ПОЭЗИЯ

— В начале прошлого века знаменитая работа «Вилка» французского фотографа Андре Кертеша стала прорывом, ее называли настоящим концептуальным шедевром. Какой вы смысл закладывали, начиная свою серию «Вилка»?

— А я хотел переплюнуть Андре Кертеша (смеется). Потому смысла как такового не закладывал, просто работал с формой. Меня заинтересовала именно форма Кертеша, которая у него получилась еще в 1928 году, и я решил с этим тоже поработать. Потому что вилка интересна именно с данной точки зрения.

— Исследуя природу вилки, вы показываете обычный предмет под необычным углом. И то, что мы видим в итоге, — это живопись или фотография?

— Фотография, конечно. Знаете, когда, например, спрашивают, к кому ближе фотографы — к живописцам или художникам, отвечаю, что, скорее всего, к поэтам. Потому что фотография для меня — это поэзия. Мне кажется, эти два вида искусства ближе друг к другу.

— Можно сказать, что ваша серия «Вилка» — это такая поэтизация предмета быта?

— Да, пожалуй.

ЕСЛИ ФОТОГРАФИЮ МОЖНО ОБЪЯСНИТЬ КАКИМИ-ТО СЛОВАМИ, ТО ЭТО УЖЕ НЕ ФОТОГРАФИЯ

— В одном из интервью вы сказали, что фотографию не объяснишь словами, ее надо смотреть.

— Действительно, не объяснишь. Понимаете, глядя на некоторые фото, можно написать целую книгу, роман. А если человек пришел на выставку, потом позвонил другу и сказал: «Старик, я здесь увидел снимок, на нем вот изображено то, а еще то»… Если фотографию можно объяснить какими-то словами, то это уже не снимок, а просто плакат, календарь. Фото должно нести еще какую-то внутреннюю энергию, глубокое понимание, отношение. Может быть, фотография отражает отношение к жизни. Это большая работа художника по созданию образов, смыслов, содержаний, естественно, форм. И если форма переходит в некое содержание — это высший пилотаж.

— Насколько вам как фотохудожнику обидно, когда аудитория не понимает ваш замысел?

— Если честно, для меня слово «фотохудожник» ругательное. Я все-таки либо художник, либо фотограф. Плохой или хороший — не мне судить. А так, существуют же литературные произведения, поэзия, которую человек может не понять, так что же, его бить ногами за то, что он такой тупой?

Когда зритель не понимает… Для этого ведь и проводятся мастер-классы, где авторы стараются как-то направить народ, объяснить, куда смотреть, зачем. Но есть очень серьезный момент: в фотографии важно не то, что снято, а как. Вот самое главное. Поэтому, когда зритель видит фото и начинает проникаться им, для него это тоже большая работа. И неправильно все разжевывать человеку, он должен вглядеться, посмотреть, понять или не понять, вернуться к этому, может быть, несколько раз.

Поэтому, отвечая на ваш вопрос: нет, не обидно. К этому надо философски относиться. К тому же в большинстве своем люди смотрят обывательски — красиво-некрасиво. Одни ищут на выставке красоту, а существуют те, кто приходит понять что-то. Разный контингент. Кто-то поймет, кто-то нет. Это уже право зрителя, образованного или нет. Здесь грань очень тонкая.

— Бельгийский художник Вим Дельвуа сказал, что «предмет искусства должен быть красивым, но у него должно быть и содержание».

— Совершенно правильно. Какой смысл без содержания? Человек, глядя на произведение искусства, погружается в какие-то свои ассоциации, и если он узнает благодаря ему что-то новое, я считаю, художник достиг своей цели. Он, возможно, сделал зрителя образованнее, вывел на более высокий уровень восприятия. И потом, важную роль играет,  много ли этот человек видел картин, слушал хорошей музыки, смотрел фильмов. То есть общее образование очень важное имеет значение. Поэтому, если зритель культурен, насмотрен, много знает, понимает, естественно, он воспринимает предмет искусства совершенно иначе, нежели тот, кто пришел просто посмотреть.

— Значит, и фотография может нести образовательную функцию?

— Почему нет? Если человек посмотрел фотографию, его что-то в ней заинтересовало, он пытается ее понять, начал читать какую-то литературу. То есть он хочет узнать, почему получилось вот так, а не так. Почему вот это фото плохое, а вот то хорошее, почему эта фотография нравится, а та нет, пытается разобраться для себя. Тогда, получается, да, образовательный эффект.

ОДИН МОЙ УЧЕНИК — ФОТОГРАФ В ПУЛЕ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ

— Вы много лет снимаете на пленку и вообще не используете какие-то фоторедакторы. Но в век фотошопа, фильтров и прочего фотография без обработки не выглядит менее интересной?

— Обработка — это приукрашивание изображения. Я же честно пытаюсь показать предмет таким, как его вижу. Мне не нужны приукрашивания. Поэтому тех инструментов, которыми я пользуюсь, мне вполне хватает. Когда печатаю фото, руками маскирую изображение, тоже такой фотошоп, только вручную.

— Но зритель может недоумевать, что красивого в обычных вилках?

— Это право зрителя. По-моему, в 2008-м на мою выставку пришел молодой человек, быстро-быстро пробежал по залу, подошел ко мне, сказал «фотошоп» и ушел. Я подумал: «Классно».

Занимаюсь фотографией уже много лет, с тех пор как в четвертом классе, в 1974 или 1975 году, родители на день рождения подарили мне фотоаппарат. Причем я не просил, просто у них возникла такая идея. Так что за все это время четко понял: все люди разные, и я спокойно отношусь к мнению каждого.

— А вы по-прежнему преподаете?

— Случается. Те же мастер-классы, лекции. Помимо них в московских школах веду курс основы композиции и черно-белой фотографии. Правда, фотография сейчас это не основной мой способ заработка. Я инженер Московского авиационного института. Но фотография была основной работой когда-то, сейчас это наука.

— Почему ушли в науку?

— А я из нее и не уходил, работал в Московском авиационном институте, у меня техническая специальность. Потом ушел в фотографию, но все равно вернулся в науку и снова работаю в МАИ.

— Что главное вы стараетесь донести до учеников?

— Раскрыть глаза на все происходящее, чтобы они научились видеть. Они приходят слепыми, я с ними общаюсь, и люди вдруг прозревают, видят что-то новое. Я ставлю перед собой задачу — направить человека, чтобы он правильно смотрел, верно подходил к фотографии с точки зрения формы, случайности, а не  литературы.

— Вы говорили, что многие ваши ученики становятся фотографами-репортажниками.

— Да, сейчас, например, один ученик — фотограф из пула президента России. Хотя это не говорит о том, что он такой гениальный, просто вот так сложилось.

— Получается, вы занимаетесь чистым искусством, а они идут туда, где можно заработать?

— Ну почему же? Дело в том, у меня многие ученики получаются «стритовиками», то есть снимают на улице. Кто-то занимается таким профессионально, кто-то просто вдохновлен этим, но у него другая работа. То есть фотография для них либо профессия, либо отдушина.  Хотя для меня она была отдушиной, когда я ею занимался профессионально, зарабатывал деньги. Но когда перешел в науку, фотография отошла на второй план, стала хобби. А потом получилось так, что то, что я хотел снять, уже сфотографировал, а что бы хотел снимать дальше, пока не понял. Не в плане вилок, ложек, стульев, а может быть, какой-то арт-объект, который был бы мне интересен, чтобы родилась какая-то серия. Хотя я пытаюсь, на телефон сейчас снимаю, есть какие-то наработки. Целлофан фотографировал, еще что-то. Есть серия одноразовой посуды. Но чего-то такого, что бы меня задело либо дало какой-то толчок, пока не происходит. Со временем, возможно, придет, может — нет.

И, кстати, если все время думать, что ты занимаешься искусством, то у тебя ничего не получится. Будешь просто крутым блогером с миллионным количеством подписчиков. Больше ничего. Уйдешь вот в это болото, будешь всем нравиться, тебя будут лайкать, а ты станешь считать себя звездой. А на самом деле ты… даже не знаю. Это неплохо, разумеется. Но многие скатываются, обесценивают себя в стремлении к звездности, а получается попса.

Я всегда повторяю: хороших фотографий много не бывает. Если фотограф за свою жизнь сделал одну выдающуюся работу — это очень хороший фотограф. Если две, три, четыре, пять — гениальный. А если он делает 500 снимков, то просто балабол.

— Выходит, молодое поколение не относится к фотографии как к искусству?

— Да, для них это блогерство, фотка для «Инстаграма», способ заработка, желание сделать сиюминутное событие, обратить на себя внимание… Смотрите, появились мобильные телефоны с крутыми фотокамерами, которые порой дают изображение лучше, чем какие-то современные фотоаппараты, объективы. И фотографов теперь несметное количество, но художников уровня Ляли Кузнецовой или Анри Картье-Брессона не стало больше. Их как было по пальцам пересчитать, так и осталось.

Но знаете, я все равно верю: что-то получится из молодого поколения по-любому. Убежден, что появятся хорошие фотографы.

Эльвира Самигуллина

Фото: «БИЗНЕС Online»

БИЗНЕС Online